Анна Богданова - Самый бешеный роман
И вот теперь моя подруга сидит без работы и без денег. Меня мучают угрызения совести. А Женька звонит и предлагает «работу»:
– Может, ей сценарий написать?
– Ну, какой сценарий! Человек никогда этим не занимался! – возмущалась я.
– Научится. Чего там сложного-то. А может, ей пойти стриптизершей поработать, я слышал, ей хорошо танец живота удается! Или фильм, что ль, ей попробовать снять? Жаль, она не режиссер, но там тоже ничего сложного нет. В два счета можно научиться. Слушай! А что, если ей китайский язык начать учить? Будет переводчиком с китайского – это сейчас очень ценится.
– Овечкин, ты же знаешь, я не могу занимать телефон – я жду звонка.
– Можно подумать, ты одна страдаешь от неразделенной любви. Я, между прочим, тоже влюбился!
– В кого?
– У тебя есть последний номер «Литобра»?
– Да, кажется, был, только я его еще не раскрывала.
– Ну так раскрой! Страница 41! – нетерпеливо воскликнул он.
Я нашла журнал и принялась листать – ужасно интересно, по кому теперь сохнет Женька! Нашла. На 40-й странице были столбики текста, а на 41-й… Боже мой! Меня будто кипятком ошпарили – во всей красе, закинув ногу на ногу, в кожаном кресле сидел Кронский и смотрел мне прямо в глаза, а сверху заголовок: «Лучшие люди нашего времени».
– Ну, что ты там замолчала-то? Нашла? Видишь, мужик в белом костюме в кресле сидит?! Я погиб! Я влюбился. И это надолго.
– Я т-тоже, – заикаясь, сказала я.
– Чего, тебе тоже нравится?
– Овечкин, ты совсем обалдел! Это же Кронский! Ты бы хоть статью прочитал!
– А статья совсем не о нем, статья о трудностях перевода с китайского языка на русский, – мне показалось, что до него еще ничего не дошло.
– Овечкин! Я целую вечность жду от него звонка, стараюсь не занимать телефон, не хожу с тобой лифчиками любоваться, не ем, не сплю, а ты, видите ли, влюбился!
– Так это и есть твоя неразделенная любовь? И он тебя целовал? – Овечкин, казалось, был разочарован.
– Целовал! И еще как целовал!
– А к мужскому полу он совсем равнодушен? – Надежда еще звучала в его потухшем голосе, но чувствовалось, она была последней.
– Совершенно! – крикнула я и бросила трубку.
Не знаю почему, но я была в ярости, хотя хорошо знала о любви Овечкина к мужчинам. Он влюблялся только в фотографии, и дальше этого дело не доходило. Но почему он влюбился именно в того же, в кого и я? Мало фотографий, что ли?
Да еще звонила Мисс Бесконечность. Правда, по приезде Зожор звонить она стала значительно реже и могла не объявляться по два дня, удивленно вопрошая:
– А что, мы разве с тобой не разговаривали?
В день рождения, когда мы второпях убегали от «сыночка», Гузки и опрокинутого «стола», я забыла взять ее роман, и она решила прочесть мне свою «эпопею» по телефону.
– Начало. Мои воспоминания! – продекламировала бабушка. – Откуда идут корни? А идут они из Владимирской губернии, села Судогда, – взвизгнула она и продолжала: – Мама Анна Алексеевна и дедушка Петр Ильич жили очень бедно…
– Петр Ильич – твой отец, – поправила я ее.
– Какой отец! Это мой дед! Будешь мне еще указывать!
– Да-а, все смешалось в доме Облонских.
– Не перебивай! Жили очень бедно. Семья большая – одних парней пять человек. Прошло время. – Она сделала многозначительную паузу и продолжала. – Как семья оказалась в Москве? Дедушка подрабатывал – заменял пожарного: бил в какую-то колотушку, звонил в колокольчик. На одном из пожаров дедушка Петр украл банку варенья. Пережить такой стыд, позор он не мог. Семья переезжает в Москву. Так мы стали москвичами, – повествовательно заключила она.
– Все? – облегченно спросила я.
– Почему это все? Ничего не все! – и она продолжила читать еще выразительнее, срывающимся голосом – того и гляди прослезится: – Спасибо, дедушка! А где жить? – Снова пауза. – Прошли годы. Началась война. Брата Ивана берут на фронт. Он быстро сдружился с Галиной Павловной (она была директором школы), и родилась Люба. Ивана тянет домой… – Пауза. – А где жить? – Пауза. – Прошло время. Школу, в которой я работаю, переименовывают в интернат для умственно отсталых детей. – Молчание. – Прошло время. Жору забрали в армию. Остаемся я, мама и Поля. Пришел Жора. Прошло время. Теперь живу с сыночком. – Она снова замолчала.
– Все? – с надеждой спросила я.
– Нет. Еще эпилог есть. Эпилог, – торжественно объявила Мисс Бесконечность. – Что будет потом? – Снова тишина. – Пройдет время, и я умру. Вот теперь все.
– Что конец такой печальный?
– Все по правде. Это ж ведь эпопея. Ну, как?
– Буккеровская премия обеспечена, – оценила я.
– Учись, как писать-то надо! – воскликнула бабушка то ли с гордостью в голосе, то ли она плакать собралась (я не поняла) и повесила трубку.
Мой роман, несмотря ни на что, тоже медленно продвигался. Хотя я не ожидала, что, находясь в состоянии влюбленности, творить намного сложнее, чем в состоянии покоя. А все говорят, что творческому человеку непременно нужно быть в кого-нибудь влюбленным. Разговоры о музах и «музыках» – ерунда на постном масле. Это не только не помогает в написании любовных романов – напротив, мешает. Уж лучше бы я никогда не видела Кронского!
Но я собрала волю в кулак и целыми днями сидела за компьютером. Роман худо-бедно продвигался к середине. Моему герою-аптекарю (которого я окрестила Степаном), переполненному неистовой ненавистью ко всем подряд женщинам и вдруг влюбившемуся в прелестную женщину бальзаковского возраста, уже удалось с ней познакомиться.
А дело было так:
«Я уже упоминал выше, что я человек забитый, необщительный и неразговорчивый. Мало того – я мерзкий, гадкий и очень вредный человек. Я сам об этом знаю, мне и говорить об этом никому не нужно.
Трехнедельная слежка за прекрасной незнакомкой не дала ровным счетом ничего – разве только то, что я узнал, какие салоны и бутики она посещает, в какой фитнес-клуб ходит, в какие рестораны. И еще одно, пожалуй, для меня самое важное – судя по всему, она одинока, в том смысле, что у нее нет мужчины. Узнал я также, что у нее есть взрослая дочь, наверное, мне ровесница – омерзительная девица, сразу видно, много о себе думает и считает себя неотразимой. Ну и еще сделал вывод, что живут они безбедно. Это, конечно, немало, но в моем случае – бесполезно. Ведь я хочу овладеть ею.
И я придумал план. Подложить на лестницу возле подъезда банановую кожуру. Каждый день подкладывать! Не сегодня, так завтра она обязательно поскользнется, а я тут как тут, стою за углом и ожидаю, стало быть. И как только она упадет, я подлечу к ней и предложу помощь.
Мой план сработал, правда, пострадали одна старушка да маленькая девочка, но, как говорится, цель оправдывает средства. Третьей жертвой все-таки стала моя таинственная возлюбленная. Она растянулась на ступеньках, и тут же появился я – ее спаситель. Я помог ей добраться до квартиры, уложил в постель (ну не в том, конечно, смысле, в котором бы мне хотелось). Мы познакомились – у нее прекрасное, необыкновенное имя – Генриетта. Ее бил озноб, а сама она вся горела. Потом оказалось, что моя Дульцинея сломала лодыжку.
