Олесь Бенюх - Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей

Мервин с трудом приподнялся на локте. Сквозь серую пленку, заволакивающую небо, солнце казалось раскаленной каплей. Было тихо — удивительно, невероятно тихо. И в этой тишине Мервин вдруг услышал звуки музыки. Она лилась откуда-то издалека — тихая, прекрасная. Мервину казалось, что он уже когда-то слышал эту музыку. Но он никак не мог вспомнить, где и когда это было. Но это было, было!.. Он слишком хорошо помнил и эту радость, и эту печаль, которые и тогда и теперь навеяла на него эта музыка. Постепенно мелодия ширилась, становилась громче, громче. И вот уже Мервин был не в силах выносить того торжественного грома, который заполнил все вокруг…

Внезапно из клубов дыма в нескольких ярдах от него вынырнул сержант Маклаф. Мервин хорошо знал этого австралийца. Вместе они проползли не один десяток миль по горящим джунглям, не из одной ржавой речушки напились теплой отравы. Сержант, широко раскрыв глаза, бежал прямо на него. Живот его был вспорот осколком, он обеими руками зажимал страшную рану. Он что-то кричал, но Мервин ничего не слышал. Австралиец споткнулся о него и исчез в слепящем смерче огня. Мервин даже не почувствовал боли от удара каблуком в грудь. В стороне рвались снаряды. На небольшой высоте промчались транспортные самолеты. Мервин все это отлично видел. И ничего не слышал. «Контужен! Оглох!» — понял он наконец.

Он не знал, сколько прошло времени. Солнце стояло почти в зените. Губы у Мервина пересохли и растрескались до крови. Глаза воспалились. Появились москиты. Они облепили щеки, глаза, губы. «О великий боже! — думал Мервин. — Если все эти испытания ниспосланы мне затем, чтобы проверить истинность моей веры, то поимей милосердие! Силы мои не беспредельны…» Мервин закрывал глаза, и перед ним возникало изображение Иисуса Христа и фрески Рафаэля. Красочную репродукцию ее он видел в одном из альбомов, когда они с Джун были в гостях у дяди Дэниса. Джун, дядя Дэнис — где и когда это было? И было ли это на самом деле, не пригрезилось ли все это ему в перерыве между двумя боями этой долгой войны? Да когда же наконец уберется прочь проклятое солнце? Когда? И уберется ли вообще?

Как все это началось?

Когда они прибыли в Сайгон, их встречал личный эмиссар президента. Все было торжественно, празднично: и оживленно-бодрые лица офицеров союзных войск — американцев, австралийцев, южновьетнамцев, и бравурные мелодии воинских маршей, которые исполнял армейский духовой оркестр, и застенчивые улыбки девушек-подростков, жительниц столицы, приветливо махавших новозеландскими и южновьетнамскими флажками. Две недели, пока их батарея готовилась к отправке на фронт, Мервин был счастлив. В свободные часы он бродил без устали по городу. Просторные, тенистые бульвары Бонар и Шарнэ напоминали Веллингтонский ботанический сад, аллеи в саду Джун. Вид даже простенькой пагоды приводил его в восторг. За час до выступления бледный от волнения Дылда Рикард сообщил ему, что нужны добровольцы в сводный отряд командос. Торопливо, вполголоса, словно боясь, что кто-нибудь их подслушает и опередит, он сказал: «Денег больше, риска меньше. Всю страну исколесим — гарантировано. После каждой операции командос летят в трехнедельный отпуск в Бангкок, Сидней или Токио. Согласен?»

И вот уже третий месяц они в этом отряде. И каждый день может быть их последним днем. За это время погибло столько людей, что они с Дылдой, пожалуй, скоро будут в отряде ветеранами…

Где-то далеко справа шел ожесточенный бой. По небу то и дело проносились истребители. Но судьба этого сражения вряд ли волновала солдат сводного отряда командос. У каждого из них была своя собственная задача: вопреки всему выжить, выжить во что бы то ни стало! Апатия равносильна смерти. Против нее единственная защита — сильная воля. Слабый неизбежно погибал…

Темнота упала на землю сразу. Мервин, видимо, задремал на какое-то время: только что было светло, и вот уже не видно собственной руки. Сначала он испугался, подумав, что не только оглох, но и ослеп. Но вот вновь заполыхали далекие зарницы, и он с радостным облегчением вздохнул и негромко промолвил:

— Наконец-то стемнело, господи!

И потому, что в это мгновение к нему вернулся слух, его собственный голос показался ему оглушительным.

Рядом послышалось торопливое бормотание. Мервин прислушался и узнал голос Дылды Рикарда:

— Добрый Иисус, я знал, что ты оставишь меня в живых! И я сдержу слово, которое дал тебе сегодня. Пожертвую на церковь двадцать пять долларов… Нет, не сто, как обещал… Ну зачем тебе столько? Двадцать пять долларов — знаешь, какие это большие деньги?

— Дылда, ты где? — негромко окликнул товарища Мервин.

— Здесь! — тотчас отозвался тот. — Весь день на этом месте как пришитый. Несколько банок пива выпил, а по нужде по-людски сходить и думать не смел. Ну и денек!..

Дылда продолжал что-то говорить, но Мервин не понял ни слова. По цепочке была передана команда: «Занять круговую оборону!» Вскоре послышался шум винтов снижавшихся геликоптеров. Началась эвакуация отряда на главную базу в один из пригородов Сайгона — Зядинь.

Геликоптеры были мощные, вместительные. Каждый, не считая команды, мог принять на борт тридцать человек. Несколько первых машин увезли убитых и раненых. Наконец наступила очередь уцелевших. Два офицера и сержант американских ВВС быстро формировали очередную группу. Далекая канонада стихла. Кроме шума моторов да негромких слов команды, ничего не было слышно. Ни выстрела. Ни взрыва. А может, и впрямь не было ни партизан, ни снайперов, ни слез и крови, ни животного страха смерти? Может, все это приснилось в дурном сне?

Как только очередной геликоптер отрывался от земли, Мервин молил бога, чтобы все улетавшие на нем благополучно прибыли на базу: «Пусть все они спасутся! Ведь каждый из них старше меня. И почти у каждого жена и дети». — «А как же ты, ты сам?» — сурово спрашивал голос из неподвластных Мервину глубин его сознания. — Тебя же ждет твоя Джун, для которой ты так много значишь?» — «Джун подождет, — спорил он с голосом. — У нас впереди, я знаю, так много хорошего! А у них, помедли они минуту-другую, может вообще ничего не быть. Никогда ничего!»

Дылда откровенно роптал:

— Почему сначала их, а нас потом? Я тоже честно воевал и тоже жить хочу! Где справедливость? Одни уже милуются с девчонками, другие окопы зубами грызут…

Мервин пытался его урезонить, но он распалялся еще больше:

— Кругом взяточники! Даже при бегстве местами на вертолеты торгуют. Я главнокомандующему, я президенту жаловаться буду!.. Эй ты, лейтенант, почем фунт человечины продаешь?

Дылда Рикард и Мервин улетали последним геликоптером. Он был почти пустой. Кроме них, в нем находились два офицера и сержант американских ВВС.