Одиночество любимых - Григорий Васильевич Солонец
— Она сказала, что всю ночь будет молиться Аллаху, и тот обязательно спасет дочь.
— Аллах не врач, к тому же он находится очень далеко отсюда, на небесах, — глухо заметил Сулейман на дари, как выход предложил позвать старейшин кишлака. К их мудрому совету женщина обязана прислушаться.
Так и сделали. С горем пополам уговорили мать сесть с ребенком в «таблетку». Юра завел машину. Но ехать одни, без колонны они не имели права. Командир отряда объявил пятиминутную готовность к совершению марша.
Через минут десять колонна тронулась в обратном направлении по той же пыльной ухабистой дороге. Позади осталась половина пути, когда раздался взрыв. На мину наскочил пустой «Урал», возивший в кишлак муку. Водитель не пострадал, отделавшись легкой контузией. А вот левое переднее колесо взрывная волна безжалостно вырвала и отбросила метров на двадцать. Наскочи на смертоносную взрывчатку их беззащитный и маломощный санитарный УАЗик, все ехавшие в нем, включая несчастную афганку с ребенком, моментально превратились бы в груз двести.
У Иры разболелась голова. Ее бросало то в холод, то в жар от одной только мысли об этой страшной случайности, когда твоя жизнь уже тебе не принадлежит, а всецело зависит от того, в скольких сантиметрах от обочины преступная рука духовского минера заложила коварный сюрприз и на каком расстоянии от него прокатится резиновое колесо. Майор Михайленко был как грозовая туча, разве что молнии не метал. От злости неизвестно на кого матерился как сапожник. Второй «Урал» взял своего покалеченного собрата на жесткий буксир и, не застрахованные от повторного подрыва, машины продолжили путь.
Наши врачи спасли жизнь афганской девочке. Она так, наверное, никогда и не узнает, кому, кроме Аллаха, обязана своим чудесным исцелением. Разве что мать, тайком от мужа, обмолвится о своем «грехе», который только в том и заключался, что от безысходности подошла она к советской машине с красным крестом и доверила своего смертельно больного ребенка неверным…
* * *
Так, в буднях незаметно для Иры пролетели две недели. Когда никуда не выезжали, тоже хватало работы. За медпомощью обращались солдаты и офицеры, даже из соседнего разведбата, хотя у них был свой военный врач. Потом Ира раскусила эту маленькую военную хитрость: симпатичная 20-летняя девчонка, только приехавшая из Союза, казалась лакомой приманкой для одуревших от войны молодых парней и мужчин, стремившихся при первом удобном случае познакомиться, завязать отношения. Вот и придумывали несуществующие головные и сердечные боли, лишь бы получить аудиенцию у новенькой медсестры. Ира, будучи веселой и общительной, искусно подыгрывала мнимым больным.
Среди «заболевших» к ее немалому удивлению оказался и майор Михайленко.
— Ирина Сергеевна, что-то мотор в последнее время барахлит, — пожаловался он не своим голосом, опустив глаза в пол. — Может, давление прыгает.
— Сейчас измерим, товарищ майор.
— Вы это… можете меня не так официально, а по имени-отчеству называть. Вы же не военнослужащая.
— Хорошо, товарищ майор, ой, извините, Анатолий Иванович. А давление у Вас как у первого космонавта Земли — 120 на 80. На работе сердца переутомление, видимо, сказывается, да еще жара. Я после ленинградской погоды никак не могу к ней привыкнуть. Начало осени, а стоит настоящее пекло.
— Ира, хочу пригласить Вас на свой день рождения.
— Так хотите или приглашаете?
— Буду рад видеть за столом рядом с собой. Отметим узким кругом. Дата не круглая, хотя особенная. 33 — возраст Христа.
Она ошибалась, считая, что командиру не больше тридцати. Все-таки худощавое, стройное телосложение женщин и мужчин молодит.
Следующим вечером (было как раз воскресенье, законный выходной) в комнате Михайленко собрался не такой уж и узкий офицерский круг. Кроме своих, было несколько человек со стороны, с тисненым в типографии приветственным адресом подошел замначпо майор Сергей Данилов, непосредственно курирующий агитотряд. Он, как старший по должности, первым и произнес тост, сказав в адрес именинника немало добрых слов. Ире, по торжественному случаю нарядившейся в светло-голубое платье, приятно было сидеть рядом с командиром. Шутки, смех, веселье — лучшие лекарства для человека, круглосуточно находящегося на войне. Пусть сейчас не гремят выстрелы и непривычно тихо за окном, сознание не обманешь: оно тонко чувствует, что военная опасность рядом, она лишь притаилась на время, дав возможность слегка отдохнуть и расслабиться. Но в любую секунду может прозвучать сигнал боевой тревоги.
— Среди нас присутствует единственная представительница прекрасного пола, хранительница нашего здоровья прекрасная Ирина Сергеевна, было бы просто несправедливо, не предоставить ей слово.
Она не собиралась произносить тост, так что предложение майора Данилова застало Кузнецову врасплох. Но девушка быстро собралась с мыслями.
— Я хочу пожелать Анатолию Ивановичу главного — целым и невредимым вернуться домой, где его с нетерпением ждут родные и близкие.
За это и выпили. Каждый сидящий за столом в те минуты наверняка вспомнил о своих домашних: маме, отце, жене, детях, с которыми разлучил приказ убыть на войну.
— Ира, можно я Вас провожу? — предложил майор Михайленко, когда она помогла убрать со стола и помыть посуду. — Уже полночь, освещения никакого, — искал все новые аргументы командир, лишь бы она согласилась.
Да и чего отказываться, подумаешь, сто метров до женского модуля пройдутся вместе, тем более в темноте.
Перед тем как расстаться до утра, слегка опьяневший Анатолий Иванович попробовал ее поцеловать, но Ира ловко увернулась.
— Спокойной ночи, товарищ командир, — с этими словами она, как птичка, выпорхнула из-под мужской опеки и скрылась за дверным порогом.
…Очередной выезд агитотряда также не предвещал легкой прогулки. И хотя в Панджшерской долине мощным эхом прокатилась крупная военная операция, разогнавшая по щелям бандформирования, они, как змеи, в любое время могли выползти из них и нанести коварный удар в спину. Если бы только знать место возможной вылазки духов. Оперативные разведданные на сей счет носили слишком уж общий характер. Поэтому в штабе дивизии решили излишне не рисковать отрядом, выбрав для него наименее опасный маршрут, пролегавший по селениям и кишлакам, расположенным вдоль основной дороги от Анавы до Рухи.
Работы здесь для местной власти — непочатый край. Такой бедности и нищеты они еще не видели. Люди ходили в каких-то обносках, а на их убогие жилища жалко было смотреть, не то что в них обитать. Население явно голодало и, скорее всего, это была одна из основных причин высокой смертности.
Так что доверху груженые мукой, рисом и гречкой три машины уже за час опустели. А желающих получить продовольственную помощь еще оставалось несколько сот человек. В их глазах читалась мольба о спасении. Но что мог
