Ты и небо - Егорова Алина
После занятия эшелона Инна предложила пассажиру с котом пересесть на свободный задний ряд. С разрешения старшего проводника, разумеется. Пересаживаться не положено, за редким исключением. Наличие животного у пассажира послужило причиной сделать исключение. А может, из-за того, что Полукатин кошек любил, он дал согласие отступить от правил. Инна считала, что мужчина с котиком всегда выглядит привлекательно. Она находила трогательным сочетание брутальной мужественности с милым пушистиком. Расположение старшего бортпроводника к кошкам, безусловно, добавляло ему очков. Это был еще один повод в него влюбиться.
На пустовавших ранее местах двадцать четыре «Е» и «F» теперь ехал кот. Не так. Ехал КОТ. Лиловый, с широкими лапами перс снисходительно поглядывал на Инну глазами цвета спелого желудя. Немного покрутившись, он вальяжно улегся на кресле около иллюминатора, положив свой роскошный хвост на соседнее кресло. Некоторое время хвост Патрика нервно подрагивал, выражая тем самым недовольство происходящим. Очередь в туалет бесконечно кис-кискала, на что Патриций и ушком не вел, он был выше всего этого: негоже барину оборачиваться на челядь. Это был очень спокойный кот. Не все животные, с которыми доводилось летать Инне, обладали таким царственно-невозмутимым характером, как у Патриция. Чаще живность пребывала в стрессе от новой обстановки, обилия людей, смеси запахов, звуков, перепада давления и всего, что связано с перелетом. Хорошо, если хвостатые пассажиры тихо сидели в своих домиках-переносках, а то однажды пришлось всем салоном отлавливать испуганного шпица. При наборе высоты собачонка с безумным тявканьем выскочила из плохо закрытой переноски, нырнула под кресло и исчезла. Благодаря своим мелким размерам шпиц довольно успешно перемещался незамеченным по салону. Нашли собаку только после посадки. Она пряталась в одной из лежащих на полу сумок. Еще бывают музыкальные рейсы, когда животное непрерывно подает голос. Но хуже всего сочетание аллергиков и аллергенов в одном закрытом пространстве, и надо быть начеку. Тут последствия могут быть разной степени тяжести: от скандалов и жалоб по поводу того, что не предупредили и допустили животных в салон, до отеков Квинке.
Патриций покинул самолет на Урале, бортпроводники провожали его как родного. Все-таки кот – это кот, не нравиться он просто не может. У мироздания насчет кошачьих явно был какой-то особый замысел, вроде явить в их образе ангелов или аллегорию совершенства.
В Новосибирске переночевали в гостинице. Сменили борт, и отдохнувший экипаж полетел дальше, во Владивосток. Полукатин сюда уже не раз летал, он еще в Пулково пообещал устроить экскурсию.
Во Владивостоке стояла прекрасная погода: уже с утра прогретый июльский воздух с манящим запахом моря, ясное синее небо и по-летнему жаркое солнце. Ну как с утра? В Петербурге в это время правила бал глубокая ночь. Самым сложным оказалось адаптироваться к семичасовой разнице во времени. Свети хоть сто сорок солнц, как сказал поэт, а день не день, когда организм уверен, что на дворе ночь. Экипаж, не сговариваясь, нацелился как следует выспаться, но Михаил эту идею не поддержал, сказал, что если спать, то все интересное закроется, а на следующий день по графику Елизово. Поторговавшись, условились быть готовыми к выходу в два часа дня – в семь утра по Москве соответственно. Тоже не лучший вариант для сонного индивида, поэтому пришли не все, только самые стойкие, в том числе и Ясновская. Инна была жадной до впечатлений, к тому же как не пойти на прогулку в компании Полукатина?
Арендовали «Мазду» с нетипичным расположением руля. Во Владивостоке большинство автомобилей праворульные. В водительское кресло сел Михаил и вел машину легко и непринужденно, чем еще больше повысил свой рейтинг в коллективе, хотя, казалось, выше уже некуда. Отправились на остров Русский. Инна нисколько не пожалела, что не осталась в гостинице. Ехали по высокому, словно парящему над морем, вантовому мосту. Вокруг завораживающие пейзажи Приморья. Когда бы еще она такое увидела? Из Полукатина получился прекрасный гид. Он интересно рассказывал, сдабривая повествование забавными историями и шутками. Останавливался в наиболее живописных местах: скалы, а внизу, как в Испании, бухты с изумрудно-голубой водой, пляжи, сосны, запах которых в сочетании с запахом моря пьянил. Это была сказка, увлекательное путешествие в край дикой природы со встроенными в нее элементами инфраструктуры.
На неудобных каменистых участках старший бортпроводник галантно подавал руку дамам. Когда он подал руку Инне, она нечаянно посмотрела в его глаза и обомлела – глаза у Михаила оказались разного цвета: один пронзительно-бирюзовый, точно вода в бухте, второй же светло-карий, как свежая сосновая смола. Полукатин, заметив ее замешательство, звонко рассмеялся, да так заразительно, что нахлынувшее было на Инну смущение мгновенно исчезло. Они вместе смеялись, держась за руки, словно подружившиеся в песочнице дети. Это был момент счастья, у которого нет ни «вчера», ни «завтра», счастья внезапного и мимолетного.
Раньше Ясновская не думала, что гетерохромия может выглядеть настолько красиво. За все время общения с Полукатиным она не замечала, что у него такие необычные глаза, Инна вообще старалась не смотреть на старшего бортпроводника, чтобы тот не подумал чего и не догадался о ее чувствах к нему.
С того дня Инна пропала. Полукатин основательно поселился в ее мыслях: неминуемо, против воли и надолго, как внезапно поселяется в доме кот. Он и сам походил на кота: белого, породистого, с глазами разного цвета.
* * *Нежнейший коралловый рассвет над легкими перистыми облаками. Где-то слева белеют Пиренеи. Дмитрий Огарев никак не мог привыкнуть к этой потрясающей красоте. «Неужели я все это вижу?!» – часто думал Дима.
Он, обычный парень из простой семьи, вырос в селе под Рязанью. Ему по всем жизненным канонам было предписано стать если не трактористом, то механиком на местной птицефабрике. Ладно. Каким-нибудь менеджером в областном центре. И это потолок. Никто из его одноклассников дальше ПТУ, пардон, лицея, не продвинулся. Им все детство твердили и родители, и учителя: где родился, там и пригодился. А у него, Димки Огарева, была мечта, заветная и фантастическая – летать. Удивительно, как эта мечта вообще смогла втемяшиться в его голову и не рассыпалась под натиском обстоятельств. Дима не помнил, с чего началась его тяга к небу – такому разному: пронзительно яркому, или хмурому с тяжелыми серыми облаками, или усыпанному перемигивающимися звездами, или карнавально-пестрому, в акварельных узорах заката и всегда бескрайнему. Возможно, эта мечта исходила из желания посмотреть, что там за пределами поселка. Чем меньше искушен человек, тем больше у него желаний и тем настойчивее он стремится их воплотить. Поселок заканчивался лесом с одной стороны и полями с другой. Через эти поля лежала дорога в районный центр, куда раз в день курсировал похожий на буханку хлеба пузатый автобус. Автобусная остановка служила местом сбора сельских подростков, отчего имела дурную славу. Подростки курили, пили, как правило, самый дешевый и некачественный алкоголь. Огарев был обычным пацаном и тоже околачивался на остановке. Правда, недолго. Такое времяпрепровождение ему быстро наскучило, и друзей у него там не было, не сложилось.
Огарев упрямо шел к своей мечте, невзирая ни на какие преграды, коих на его пути было полно, начиная с отсутствия в поселке средней школы. После девятого класса он логично перешел в единственное в районе, если не считать швейного училища, ПТУ на специальность автослесарь. А куда же еще? В свои неполные пятнадцать Дмитрий не мог без чьей-либо поддержки никуда уехать, чтобы там учиться. К счастью, на момент окончания училища Дмитрий еще не достиг призывного возраста и смог поступить в Рязанский строительный институт. Сначала он попытал счастье в Ульяновском летном[28], но, увы, не хватило баллов. Мечта звала, и Огарев каждый год подавал документы в летное снова и снова. Повезло после третьего курса, но перевестись удалось только на первый курс, и то хорошо, иначе отсрочка от армии пропала бы. Не то чтобы Дмитрий не хотел служить. Угоди он в армию, у него появились бы все шансы на плацу оставить здоровье, так необходимое для работы в небе. Огарева не понимали: как так бросить три курса? Это же неполное высшее! Дима не видел себя строителем. «Какая радость от ежедневного хождения на нелюбимую работу?» – думал он. Дмитрий побывал на практике в одном из стройтрестов, насмотрелся там на унылых служащих и окончательно убедился, что так же не хочет. Он безо всякого сожаления вместо учебы на четвертом курсе в Рязани сел за парту вместе с другими первокурсниками Ульяновского высшего летного училища. Курсантов кормили и одевали за государственный счет, по выходным Дима шабашил в автосервисе. Жить было можно.
