Самый лучший день для влюблённых - Елена Богданова
Я всё понимаю, пусть это совсем непросто. Совсем. И каждое её слово лезвием впивается под кожу.
— Ты не уверена насчет нас?
— А ты?
И правда. Уверен ли я? Если я уверен, то стал бы нервничать так сильно, как сегодня утром? Неужели я понимаю, что она ответит «нет»? А доверился бы я ей, если бы сейчас услышал «да»? Черт, какое липкое слово «доверие»…
— Нет. — гнев мгновенно образует горький ком в горле. — Нет, я не уверен.
Я будто слышу тихий звук поражения, как тает надежда, сменившись ощущением пустоты. Настя смотрит разочаровано. Будто ждала, что я убуду убеждать её в обратном. Она открывает рот, но её губы начинают дрожать, и, в итоге так ничего и не сказав, она отворачивается.
— Это больше, чем просто законченные отношения, Стась, и мы оба это знаем. — начинаю я мягко. — Мы не забыли друг друга. Как ты целовала меня у водопада. Как мы разговаривали…
— Да, я знаю. — обрывает меня, вздыхает и наконец поворачивается ко мне. — Но, может, нам лучше постараться забыть друг друга вместо того, чтобы заставить всё это снова работать.
— Значит, ты не хочешь дать нам шанс? — не выдерживая, резко бросаю я единственной девушке, которую люблю.
Я сжимаю кулаки, лежащие рядом с её ладонями, до побелевших костяшек. Это грёбаное упрямство. Ненавижу его. И люблю. Я хочу начать всё сначала. Но мы оба должны этого хотеть. Нельзя играть в одни ворота. Моя надежда стала угасать, оставляя меня опустошенным. И мне стало страшно. Раньше мне помогал жить гнев. Теперь не осталось ничего. Нам нужно научиться заново доверять друг другу.
Раздалось громкое жужжание. Это завибрировал мой телефон.
— Твой телефон. — тихо шепчет Настя, и я вижу, как дергается её горло. — Может, что-то важное.
— Ничего. — сухо бросаю я.
Повисло неловкое молчание. Потом снова жужжание и вибрация.
Раздраженно вздохнув, я достал телефон и нажал кнопку, чтобы разблокировать его. Пробежав глазами текстовое сообщение, улыбнулся. По крайней мере, хорошая новость.
— Что случилось? — выдыхает она.
— Это Марина. — улыбаюсь, рассматривая фото в телефоне. — В девять тридцать утра у Тамары родился мальчик. На три недели раньше.
Я повернул телефон так, чтобы Настя смогла увидеть фотографию новорожденного, завернутого во фланелевую пеленку. На голове у младенца красовалась синяя шапочка.
Я вижу, как тяжело Настя сглатывает, потом переводит взгляд потухших глаз на меня.
— Поздравляю. — холодно и безрадостно чеканит она.
И я тут же всё понял. О чём я только думал? Насколько же я бесчувственный болван?
— Прости, Насть, я не подумал.
— Мир не остановился только потому, что я не могу иметь детей, Денис. — уголок её губ дергается в слабой улыбке.
— Я понимаю, но это было так глупо с моей стороны.
— И что теперь делать? — она издаёт невесёлый смешок. — Притворяться, что твоих племянников и племянниц не существует? Держать меня подальше от беременных? Запретить твоей семье обсуждать некоторые темы в моем присутствии? Вот что я имела в виду, когда говорила, что ничего не изменится.
— Я не это имел в виду. — нервно облизываю губы. — Просто время неподходящее.
Настя встаёт с дивана и подходит к окну. Обняв себя за плечи, она втягивает носом воздух и медленно выдыхает. И так несколько раз, пока не находит в себе силы продолжить.
— Денис, — вот этот вот притихший тон уже раздражает, не предвещая ничего хорошего, — ты заслуживаешь кого-то, кто сможет влиться в твою семью. Кто может дать тебе то, чего ты хочешь. Я не могу. И никогда не смогу.
Я тоже встал, внезапно разозлившись. Сжимаю челюсти до зубного скрежета, прежде чем выплёвываю:
— А я хочу тебя. Ты что, не понимаешь этого? Я всегда этого хотел! Мне нужна ты. И нежность твоя нужна, и близость, и даже ссоры, в которых мы хоть что-то узнаем друг о друге. А ты продолжаешь ставить стены!
— Потому что они реальны, черт побери! — выкрикивает она сдавленным голосом. — И я не буду притворяться, что это не так. Потому что потом мне будет больно, ведь я не смогу взглянуть правде в глаза. Посмотри на мою маму. Мой отец ушёл ещё до моего рождения, и знаешь, что она сделала? Просто смирилась с ситуацией и продолжила жить. Такова её реальность.
— И как это работает? Реальность может быть чертовски одинокой. Особенно когда ты прячешься за ней, чтобы не подставляться и не страдать.
— Да как ты смеешь судить? — шипит она, продолжая избегать со мной зрительного контакта.
— Я смею, потому что вижу это перед глазами. — чуть ли не рычу я в ответ. — Почему твоя мать больше никогда не вышла замуж? Я не помню, чтобы ты говорила, что она с кем-то встречается. Почему так? Потому что она боялась, что её оставят на произвол судьбы, как однажды это сделал твой отец.
Настя делает шумный вздох и оборачивается, сверкнув глазами.
— Ты имеешь в виду, как после моего ухода? — говорит она таким затравленным голосом, что в груди всё разъедает, будто туда залили серную кислоту. — Никаких серьезных отношений, потому что ты никому не доверяешь? Может, тебе стоит посмотреть в зеркало, прежде чем судить о других?
— Может, и стоит, — признался я. Её слова задели меня за живое. — Я перестал доверять людям после твоего ухода.
— А мне ты доверяешь?
Я хотел сказать «да», но больше не могу лгать. Если мы хотим быть вместе, то в дальнейшем нам придётся говорить только правду друг другу.
— Нет. Но я хочу. Я боялся прийти сюда и боялся того, что ты скажешь. И опасаюсь, если мы постараемся всё наладить, ты найдёшь причину снова бросить меня.
— Значит, ты меня совсем не знаешь. — говорит она едва слышно.
— Ты не дала мне закончить. Я готов рискнуть, Стась.
— Видишь ли, — её глаза наполнились слезами. — Проблема в том, что ты не веришь в меня. Должен верить, но не веришь.
— А разве у меня нет причины для этого?! — мой голос срывается на крик. Гнев вспыхнул во мне с новой силой. — Однажды я поверил в тебя, а ты ушла. Через четыре года отношений. Естественно, у меня возникли проблемы с доверием!
Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на
