Те, кого ты предал (СИ) - Лу Берри
— Помнишь те несметные сокровища, что достались тебе после развода? Вернее, крохотную долю в бизнесе? Екатерина решила продать мне все остальное. Ну, не считая тех копеек, которыми ещё владеет Шурик.
— Зачем ей это? — непонимающе уточнила я.
— Похоже, их корабль любви и страсти не пережил бытового шторма… А на самом деле — я не знаю, Насть. Но она, судя по всему, именно его винит в своей… потере.
У меня ещё оставались вопросы, но бывшего мужа они уже не касались.
— А зачем это тебе? — поинтересовалась, глядя Роме в лицо. — Ты же говорил, что месть тебе уже неинтересна…
— Неинтересна, — подтвердил он. — Но я подумал… может, это будет неплохим свадебным подарком для тебя?
— Ты же шутишь?
Он рассмеялся — открыто и непринуждённо.
— Ну-ну, не пугайся так. Поженимся, когда ты захочешь. Только не тяни слишком долго — не хочу явиться в загс, постукивая клюкой и, подслеповато щурясь, пытаться понять, какое из этих белых пятен — именно моя невеста…
— Очень смешно, — вздохнула я.
— Но ты все же улыбнулась.
И это было действительно так. Невозможно было не улыбаться в ответ, когда видела, как его глаза буквально искрятся весельем.
— А вообще, мне кажется — это справедливо, вернуть тебе детям все, что и должно было принадлежать вам по праву, — проговорил он уже серьёзнее.
— Это дело прошлое, — пожала плечами я. — Нам и сейчас хорошо…
— А будет — ещё лучше, — многозначительно пообещал он.
А я в этот момент ощутила, что наконец-то хочу и могу снова кому-то поверить….
Эпилог
Десять месяцев спустя
Для конца июля погода выдалась весьма приятная: солнце грело, но не пекло, периодически врывающийся в спокойную томную атмосферу ветерок был тёплым, приятно-освежающим…
Это был прекрасный летний день. В этот день его жена… вернее, его бывшая жена снова выходила замуж.
Саша провел рукой по коротко остриженным волосам, от которых остался, практически, только ёжик, криво улыбнулся…
Вот ведь как бывает в жизни… он хотел оставить ни с чем Настю, а в итоге все потерял сам, а она — наоборот, приобрела…
Нет, ему было, конечно, где жить — старая квартира, которую делил прежде с женой и детьми, все ещё ему принадлежала и отнять её было не под силу даже помешавшейся на старость лет матери, раздаривавшей недвижимость объекту своей престарелой страсти.
Да, ему было где жить, но вот незадача… жить внезапно оказалось просто незачем.
Он вспомнил тот момент, когда сидел, оглушенный и разбитый, на лестнице возле двери мамы. Вспомнил, как ему казалось тогда — жизнь кончена. И ещё недавно владевший им страх стремительно сменялся безразличием, равнодушием к собственной судьбе.
Поэтому он ничего не отрицал, когда вскоре его вызвали на допрос в полицию. Да, толкнул. Нет, неумышленно…
В тот момент он почти хотел, чтобы его арестовали. Приговорили. Даже казнили! Он, ещё недавно из кожи вон лезший, чтобы казаться всем кругом образцовым и идеальным, теперь ненавидел сам себя. И себе самому хотел жестокого наказания…
Потому что заслужил. Всем тем, что сделал, всем тем, как поступал с самыми близкими людьми, отдавшими ему все — заслужил…
Но ему повезло. Единственным наказанием, которое ему назначил суд (вопреки всем стараниями Кати) стали исправительные работы. И тогда он понял одну вещь…
Это был его шанс. Шанс исправиться, стать кем-то… достойным. Настоящим. Без всей этой мишуры и масок, которыми он так упорно прикрывался, чтобы, прежде всего, себе самому казаться кем-то важным и значимым…
Это был его шанс однажды снова осмелиться посмотреть в глаза своим детям.
Во время бракоразводного процесса Настя не стала настаивать на том, чтобы ограничить его встречи с детьми, хотя, несомненно, имела на то все причины и права. Когда суд их окончательно развёл, она сказала ему очень простые, но справедливые слова…
«Мешать тебе видеться с детьми, если ты этого захочешь — я не стану. Но и помощи от меня не жди тоже. Ты сам испортил с ними отношения — тебе это все и исправлять».
Эти слова и по сей день стояли у него в ушах. И до сих пор он так и не осмелился показаться своим детям на глаза…
Было стыдно. Было страшно. Было невыносимо думать о том, что они могут не захотеть даже говорить с ним…
Всё казалось: прежде, чем позволить себе приблизиться к ним, надо стать наконец человеком. И он старался… кирпичик за кирпичиком, день за днем, отстраивал свою жизнь заново. Чтобы однажды, быть может, его детям было не стыдно сказать: это — мой папа…
Он не рисковал приближаться к ним, но иногда приходил к дому или школе, чтобы просто посмотреть на них со стороны. Просто увидеть, что у них все хорошо и что они — счастливы…
Без него.
Это было и больно, и радостно одновременно. Впервые в жизни он понимал, что есть чьи-то ещё чувства, кроме его собственных, и они — важнее…
Сегодня был один из тех дней, что он наблюдал за своей бывшей семьёй со стороны.
Притаившись в тени дерева, росшего в старом сквере неподалёку от центрального загса, Саша ждал…
О свадьбе узнал совершенно случайно, когда встретил одну из своих тетушек и она единственная из всей родни рискнула с ним поговорить после того разоблачения, которое устроила ему Настя.
Зачем пришёл сюда — не знал толком и сам. Возможно, хотел лишний раз себя наказать, или просто убедиться, что это происходит на самом деле…
Настя и тот, кого он когда-то ненавидел. И кто ненавидел его… вполне заслуженно, стоило признать. Такой расклад раньше не мог привидеться ему и в самом жутком кошмаре…
Но это была реальность.
Вот они вышли из дверей загса — красивые и счастливые. И это при том, что на Насте было совсем простенькое, но элегантное белое платьице, а на Роме — привычно-небрежный костюм с болтающимся на шее незавязанным галстуком. Но им, казалось, и не нужна была больше никакая иная бутафория, они были счастливы… прямо так. Здесь и сейчас…
Счастливы без лишних глаз, кучи шумных гостей и прочих, по сути, ненужных деталей. Только она, он, двое свидетелей и… его, Саши, дети.
Его дети…
В сердце больно кольнуло и он крепко сжал кулаки, чтобы выдержать эту картину, на которой ему попросту не было места…
Нужно было уходить. Он увидел уже достаточно…
Но едва он собрался уже развернуться, как заметил, что в его сторону
