Милашка для психа (СИ) - Зорина Кристина

Так, стоп.

Или это из другого фильма?

А, к черту, да какая разница?

Таня ела ложку за ложкой, глядя в темный экран телевизора, потому что этот ублюдок решил, что сейчас самое время сломаться. А за ноутом идти было далеко — аж до спальни. Тело Тани сопротивлялась любой физической активности, кроме поднесения ложки ко рту.

В итоге ее вырвало.

Прямо фисташковой желчью в унитаз.

И именно этот момент мама выбрала для того, чтобы позвонить. Таня как раз полоскала рот водой из-под крана, когда раздался звонок. Мама никогда не спрашивала, удобно ли Тане говорить. А зачем, правда? Она же дочь, ей всегда должно быть удобно.

Таня попыталась пригладить волосы ладонями, но получилось плохо, хотя бы потому что для этого нужно было помыть голову. Плюхнулась обратно на диван в гостиной и приняла звонок.

— Господи, Таня, что с тобой?! — запричитала мама, едва на нее взглянув. Отца рядом с ней не было, что прискорбно, потому что его присутствие всегда вселяло уверенность.

— Отравилась мороженым, — сухо ответила Таня.

— И поэтому плакала?! И не спорь со мной, дочь, ты плакала! Боже, что случилось?

— Мам, слишком много упоминаний господа всуе.

— Либо ты мне расскажешь, либо я сейчас приеду!

Рассказать ей? Хм, а с чего бы начать?

Может быть с того, что она три дня не выходила на работу под предлогом болезни и понятия не имела, где возьмет больничный лист? В связи с чем, скорее всего, она будет уволена в ближайшие дни?

Или с того, что три дня назад ее сердце расколотили металлической битой?

Или с того, черт побери, что последний раз она видела психа, когда тот стоял в дверях со своими вещами и смотрел на Таню этим-своим-сука-взглядом, пока Таня не вытолкала его с криками? Она дала ему пять минут на сборы, а тот задержался. Тане пришлось его выталкивать, потому что последнее, чего она хотела в тот момент — это выслушивать тупые объяснения, какими бы милыми и трогательными они не выглядели в фильмах.

Таня кивнула. Посмотрела на маму через экран. Внезапно вся ее жизнь показалась ей такой идиотской. Как будто она всегда пыталась казаться кем-то другим. Хорошей девочкой Таней, как сказал Костя — «славной». Пыталась жить правильно. Пыталась не огорчать мать.

— Давай, мам, приедь, — сказала она. — Приедь и в очередной раз натыкай меня носом в то, какая я никчемная. В то, что я ни разу не была в нормальных отношениях. В то, что проебала очередного потенциального жениха, который был слишком идеальным для тебя, и ты почти сошла с ума представляя, как будешь хвастаться этим великолепным зятем на ваших сходках «гордящихся матерей». Давай, ворвись в мою жизнь в очередной раз и сделай все так, как хочешь ты, ведь твое слово не обсуждается.

Она замолчала.

Мама молчала тоже. Таня смотрела на нее сквозь экран и ничего не чувствовала. Ни угрызений совести, ни злости, ни агрессии — ничего.

Она чувствовала только пустоту, огромную дырень в своей грудной клетке, которая с каждой секундой как будто все больше и больше разрасталась.

Потому что он, сука, сказал Тане, что любит ее! Он сказал это, он, скотина, сказал это, какого хера?! Как его чертов рот смог открыться и выплюнуть эти слова, зная, что Таня — всего лишь копия предыдущей версии его большой и светлой любви?!

— Ты… Рассталась с Егором?

— Да, мам. Но на случай, если спросят подружки — можешь сказать, что он моряк дальнего плавания и уехал в очередной рейс. Глядишь, к моменту его «возвращения» на меня снова кто-нибудь клюнет, и мы сделаем вид, что это один и тот же парень.

Мама моргнула. Таня увидела, как в ее глазах собираются капли слез и ей вдруг показалось, что такой маму она видит впервые. Такой… ранимой.

— Так нечестно, Таня, — прошептала она, и изображение задрожало — вероятно, она держала телефон в руках. — Так нечестно.

А потом она отключилась, и Таня рухнула лицом в подушку, безмолвно крича.

Подушка, предательница, пахла психом.

Она уснула прямо так — в толстовке, забрызганной собственной блевотиной, в слезах и в совершенно неудобной позе. Проснулась от того, что Джек тыкался мокрым носом ей в ладонь.

Когда псих уходил, Таня вдруг поймала себя на мысли, что она будет драться, если у нее заберут Джека. Будет драться, пинаться, бить, кричать, звать на помощь.

Потому что Джек был не виноват ни в чем. Джек был лучшим, что произошло в этих тупых недоотношениях, ведь он был честным. И не причинял боль.

Но псих только погладил пса по холке, прошептал «надеюсь, мы еще увидимся, приятель» и ушел.

С тех пор Джек от Тани не отходил. А еще заставлял ее выходить на улицу. Всего на пару минут около дома два раза в день. И того — шесть походов на свежий воздух. Двенадцать минут вне квартиры. Тане казалось, что этого вполне достаточно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она проснулась и поняла, что уже утро и нужно снова идти гулять с Джеком.

Мысль об этом вселяла в нее ужас, но она все равно поднялась на ноги, ища в куче вещей, сваленных в прихожей, поводок. Джек не скулил, но очень нетерпеливо топтался у дверей, как бы намекая, что Тане нужно поторопиться, он тут не молодеет.

— Сейчас, малыш. Подожди секунду.

Натянула кое-как ботинки, теплую куртку на провонявшую потом толстовку. Подняла голову… Захотелось занавесить зеркало в прихожей, потому что отражение пугало. Таня никогда еще не позволяла себе выглядеть так ужасно. Никогда.

Но…

У нее было оправдание. Она никогда прежде так не влюблялась. Нырком, с головой, на катастрофической скорости. Она влюбилась в психа безумно быстро и ужасно сильно, и теперь пожинала плоды.

Таня залипла на синяки под своими глазами, но Джек заскулил, как бы намекая, для чего они здесь собрались. Пришлось открывать дверь и выходить в мир.

Вечер тянулся медленно, как жвачка. Таня ждала, когда же ее организм затребует еще немного сна, потому что сон был единственным временем в сутках, когда она не загонялась.

Мама что-то бесконечно писала ей. Телефон пиликал, не прекращая. Какая-то часть внутри надеялась, что это сообщения от психа, но Таня тут же отметала эти мысли, убеждая себя, что сообщения от этого кретина ей не нужны. Ей ничего от него не нужно.

Но шли дни, и лютая злость начинала смешиваться с тоской. Ну, знаете, когда ты хочешь человека разорвать на кусочки, а перед этим на него насмотреться.

Псих не звонил и не писал. Таня нашла в себе силы помыться, приготовить пельмени, будь они неладны, и наесться ими до отвала. Ну, хоть не мороженое.

Пилик.

Пилик.

Совесть все еще не мучила. Наоборот, накричав на маму, она надеялась, что та отстанет на нее хоть ненадолго, что обидится и перестанет доставать. Но ей как будто было мало. Она как будто ждала, что Таня окончательно добьет ее своими словами. Сделает так, что мама вообще не захочет больше появляться в ее жизни.

И с каждым новым «пилик» Таня все сильнее вздрагивала.

А потом провернулся ключ в замке, и она выбежал из спальни, как сумасшедшая. Первая мысль — псих. Как-то сделал дубликат ключа и заявился. От мысли, что она может увидеть психа сейчас, Тане стало страшно.

Нет.

Неееет, нет. Не сейчас. Не когда она вся мясом наружу с оголенными нервами.

Вторая мысль — мама. Не дождалась ее ответа и заявилась лично.

Но из прихожей появилась темная шевелюра Полли, и Таня уставилась на нее во все глаза.

Она была пьяна. В юбке настолько короткой, что можно было вообще ее не заметить. В своей ужасной эко шубе, с наклеенными ресницами и бутылкой в руках.

Пьяная вдрабадан.

Таня почувствовала, как к горлу подступает ярость.

Она обожала Полину всей душой. Она любила ее так, как никогда не полюбит ни одного друга, если он у нее появится. Но прямо сейчас, в таком состоянии, она была настолько не к месту, что Таня не выдержала.

— Я не ждала гостей, — сказал она.

Полли оглядела ее с головы до ног и икнула. Потом улыбнулась и помахала бутылкой в воздухе. На самом дне плескалась пара глотков шампанского, все остальное, судя по всему, было уже внутри нее.