Хулиган напрокат - Алёна Черничная
Мы друг напротив друга, и оба дышим как загнанные звери. И подлый хищник здесь точно я…
Мои глаза закрыты, потому что я честно жду заслуженную оплеуху. Сейчас даже удивляться не стану. А если Олеся опустит свой взгляд, то получу я еще и с колена между ног… Под ремнем моих джинсов сплошное тестостероновое палево.
Но ничего не происходит. Две… Три секунды. Все то же молчание и наше беспредельно громкое, судорожное дыхание…
Сжав кулаки до боли, делаю глубокий вдох и отталкиваюсь от стены, делая шаг назад.
И только тогда открываю глаза. Меня топит в глубоком чувстве необратимости взгляд Леси. Ее горящие огнем глаза смотрят испуганно.
И я знаю, что она не боится меня. Нет. Я, наверное, сейчас смотрю на нее точно так же. Потому что мы оба не догоняем, что сейчас вообще произошло.
Может, планета с орбиты сдвинулась? Иначе как объяснить то, что у меня в груди какая-то нездоровая канитель.
Она давит. Бьется о ребра и просто принуждает разглядывать, прижавшуюся к стене и ошалело хлопающую ресницами, девочку напротив и ни черта не понимать.
Темные волосы собраны в кривой, распушившийся хвост на затылке. Неестественно алые щеки. Худая и несуразная в этой жуткой пижаме.
Блеклая. Невзрачная. Сутулая. Стремная. Но ее губы сейчас припухли именно от моих поцелуев. Черт возьми! Я не понимаю, что нашел в Олесе Синичкиной.
Но зато легко осознаю, что если сейчас снова не ворвусь в ее рот языком, то можно смело оформлять мне место в дурдоме. Да пошло оно все!
И Леся, видимо, сама понимает, что будет дальше… Потому воздух между нами вот-вот сдетонирует. Она облизывает губы и, мать же вашу, слишком покорно опускает ресницы, а я хочу сделать шаг к ней. Хочу, но не успеваю.
— Олеся! — ледяной бас разносится по всей ванной.
Я чуть не подпрыгиваю на месте. Поворачиваюсь на голос и чуть не подпрыгиваю снова.
Мне приходится несколько раз похлопать глазами. Зажмуриться. И еще раз ошеломленно поморгать.
Все. Я точно не в себе. Меня начинают преследовать глюки. Правда, какие-то слишком реальные.
Седовласый Глюк в знакомом черном костюме, рубашкой в клеточку и с чемоданом в руках. Он с каменным лицом смотрит то на меня, то на Лесю. А потом опять говорит:
— Олеся, что здесь происходит?
Я перевожу взгляд на Синичкину. И от ее румянца ни следа. Она мертвецки бледная жмется к стене, но молчит. И Глюка это не устраивает.
— А вы, Ольховский, что здесь забыли?
И я молчу, потому что никак не могу сообразить, что делает глюк Аркадия Борисовича Гольцмана в квартире у Леси.
Но все становится куда сложнее, когда Олеся все-таки подает голос. Ее ответ обрушивается на меня айсбергом: бьет по башке, вызывая ощущение полного абсурда.
— Привет, дедуль.
Глава 17
Леся
Испуг. Страх. Шок и еще тысячу оцепеняющих эмоций, которые лавиной обрушиваются на меня и быстро возвращают откуда-то из облаков на землю. Вернее, на холодный пол в ванной, где все еще валяются тряпки, ведра и ужасно сыро.
Смотрю на дедушку и панически роюсь в голове в датах. Разве он не должен был приехать только завтра? Я ведь еще не настолько повязла в спектакле с Максом, чтобы совсем перестать следить за происходящим вокруг?
Но дед стоит на пороге ванной именно сейчас. И мне даже страшно подумать, свидетелем чего он мог стать. Хотя если дедушка до сих пор не огрел Макса чемоданом по черепушке, то, возможно, видел он только самое безобидное.
— Молодые люди, мне кто-нибудь потрудится объяснить, что здесь происходит? — стальной голос деда отзывается во мне ледяным спазмом желудка.
— Дедушка, — лепечу я, все еще ощущая, как горят мои губы, — у нас трубу под ванной прорвало. И вот… — виновато обвожу руками последствия потопа.
Дед строгим взором проводит осмотр нашей крошечной ванной, не забыв недружелюбно зыркнуть на Ольховского:
— Дежурным сантехникам звонила?
— Трубку не берут… — сухо оправдываюсь я, теребя край пижамной футболки.
— Понял. А вы как здесь оказались в столь поздний час? — дедушка хмурится и полностью переключается на босого Макса, неловко переминающегося с ноги на ногу.
И мне приходится беспокойно сглотнуть. Я и подумать не могла, что мы окажемся на допросе у моего деда. И какой сейчас последует ответ, жду со страхом. И с этим же чувством взглядываю на Макса. Влажная черная футболка вызывающе обтягивает спортивный торс, а волосы смешно взлохмачены… о боже… мною же.
— Ну… я… — Максим на секунду пересекается со мной растерянными взглядом, а у меня все обрывается внутри. Это конец, — у меня друг живет в этом подъезде. Я заезжал к нему.
Сообразительность Ольховского ставит меня в легкий ступор. Стараюсь держать лицо, пока пульс неумолимо набирает обороты.
— Друг? — интонация дедушки полна недоверия. — В нашем подъезде? И кто же?
— Богдан, — не задумываясь, выпаливает Макс, а я, с округлившимися глазами, с трудом удерживаюсь, чтобы не сделать жест рука-лицо.
Это фиаско! Дедушка скорее поверит в существование эльфов и триолей, но не в то, что Макс и Бо — друзья.
— Вы знакомы с Богданом? — дедушка с подозрением выгибает седую бровь.
Почесав кончик носа, Максим очень убедительно кивает в ответ, неотрывно играя с моим дедушкой в гляделки.
— Так он с семьей на дачу уехал, — хмыкает дед, прищуриваясь. — Буквально сегодня утром с его отцом созванивался.
Чувствую, как моя спина покрывается холодной испариной. Это точный и однозначный конец. Я смотрю на Макса, у которого нервно дергается вниз кадык. Боже, пожалуйста, хоть бы у Ольховского хватило сейчас фантазии на качественное вранье.
— Так я забыл. Диск привез, а дома никого, — виртуозно разбрасываемся лапшой по ушам Максим. — И как раз Олеся выскочила в подъезд. А у нее здесь вода, потоп… — он театрально разводит руками и видя, что дед внимает каждому его слову, еще и добавляет драматизма, — кошка орет… Короче, жуть. Не оставлю же я девушку в беде. Вот я и решил помочь, — и в конце так скромно хлопает ресницами.
На что дедушка лишь поджимает губы и снова молчит. А я мысленно молюсь, чтобы он поверит каждому слову и жесту Макса. Или мне страшно подумать, что может быть дальше…
— И я смотрю, помогли, — тянет дедушка. В его сдержанном тоне нет и нотки доверия.
Макс бросает на меня взгляд, явно посылая клич о помощи. И я, наконец, перестаю быть просто слушателем этой беседы. Устремляю на деда самый свой невинный взгляд.
— Да, дедуль. Макс…им больше часа черпал эту воду со мной, — как
