Твоя жизнь в моих руках (СИ) - Рахманина Елена

Я всё никак не могла найти в нём себе места. Слишком большая территория. А мне хотелось спрятаться. Вжаться в угол, понимая, что я в безопасности хотя бы с двух сторон. Не знаю, откуда во мне это стремление. Инстинкт самосохранения детдомовской, никому не нужной девчонки, за которую никто не станет вступаться.

Позвонки сводит, и это заставляет меня обернуться в сторону взгляда, прожигающего макушку. Попала под дядин прицел.

Только не понимаю выражение его лица. Что оно значит? Ему интересно наблюдать за мной?

Прохожу дальше, ведомая потребностью узнать о нём чуточку больше, чем ничего. Рядом с книжной полкой одно фото. Без рамки. Помятое. Цвета выгорели со временем. Мне страшно брать его в руки, и я сцепляю их за спиной, подаваясь вперёд.

На снимке изображен мальчик лет трёх на руках у мужчины. И рядом –привлекательная молодая женщина. Улыбаюсь против воли, узнавая Питона в сорванце. Что-то тёплое разливается внутри. Надо же, он когда-то был маленьким. И милым.

Одно лишь удивляет. Взгляд у мальчугана настороженный и угрюмый.

Сразу вспоминаю фотокарточки в особняке. Там тоже много красивых фото. Только этой женщины на них я не видела.

– Это твоя мама? – спрашиваю, не в силах уместить картинку его жизни в голове целиком.

– Да, – безэмоционально подтверждает, и я догадываюсь, что эта тема закрыта. – Ты голодна?

Кидаю в него колючий взгляд. Напряжение между нами раздражает.

Если кинуть спичку, тут всё воспламенится.

– Выпорол, теперь накормить хочешь? – смотрю на него хмуро, бесясь от перемены его настроения. – Ты просто идеальный папочка.

– Тебе было мало, ждёшь добавки?

Что-то в его голосе царапает сознание, пуская мурашки по телу.

Мне не хочется вести этот диалог. Он опасен для меня. Я себе совсем не доверяю. Что уж говорить про Питона. Я не все его эмоции умею читать. Но в глубине его серых глаз такой лютый голод, что мне кажется, он обглодает меня до косточек. И тогда от меня ничего не останется.

И всё же я злюсь.

Больше всего на себя. Потому что Лев рождает во мне непозволительные желания. Фантазии, которые хочется вытащить из головы любым способом. Ещё чуть-чуть, и я соглашусь на лоботомию.

И на него злюсь. Просто потому, что он решил вклиниться в мою судьбу. Перевернув всё с ног на голову, растоптав мою прежнюю жизнь. Пусть нищую, но хотя бы понятную и безопасную. А мне остаётся только портить ему существование в отместку.

– Смотря что предложишь, – срывается с языка.

Втягиваю воздух, понимая, что играю с огнём. Зная, какой может быть плата, я готова подпалить кончики волос и получить ожоги. До чёртиков хочется вывести его из равновесия. Снова. Не отдавая себе отчёта, насколько мои действия неправильные. Почти больные.

Замечаю, что рука Льва, лежавшая на гранитной столешнице, сжимается в кулак до побелевших костяшек. И почему-то от этого зрелища становится легче. На губах расцветает шальная улыбка, которую я не в состоянии контролировать.

– То, что я хочу тебе предложить, может застрять в горле, не боишься подавиться?

У него такой спокойный голос, что у меня на обработку вопроса уходит какое-то время.

Что он сказал? Лев раньше не позволял себе никакой двусмысленности. Поэтому сейчас жгучая краска стыда заливает лицо.

Качаю отрицательно головой, потому что голос перестал слушаться.

– Тогда забирайся на стул. Посмотрю, что есть в холодильнике.

Задница до сих пор горит. Я бы даже сказала, полыхает. Хочется забраться в ванну со льдом и ждать, когда результат экзекуции ослабеет. Дядя постарался. Поэтому сесть на высокий барный стул оказывается сложно.

Ткань, прилегающая к коже, раздражает, причиняя ощутимые неудобства. И я, морщась, сажусь, наблюдая за тем, как Питон подогревает блюда. Каждое упаковано отдельно.

Похоже, он заказывает еду из ресторана. Запах медленно распространяется по кухне. И только теперь я понимаю, что голодна.

Передо мной оказывается тарелка с ризотто и жаренным на гриле лососем.

– Спасибо, – пищу под нос едва слышно.

Но у дяди со слухом всё в порядке.

– Пожалуйста, киска. – Садится напротив, награждая тяжёлым взглядом, подталкивает в очередной раз ко мне мой сотовый, который только что вытащил из кармана брюк. – Кто такой Санечка?

Пялюсь на него ошарашенно. Выходит, он читал мою переписку с подругой. Но не столько это меня напрягает, сколько его спокойствие. Так бывает перед бурей.

Глава 18

Глава 18

Отправляю вилку в рот, жуя и обдумывая ответ, глядя на тарелку дяди. Он к ней даже не притронулся, сосредоточив внимание на мне. Неужто я отбиваю у него аппетит? От этой мысли улыбка расползается по губам, смотрю на него шальным взглядом, ощущая, что подошла к обрыву. Ещё один шаг, и свалюсь вниз. Но опасность так приятно щекочет нервы, что я не в силах с собой совладать.

– Мой близкий друг, – произношу, склоняя голову, изучая выражение лица Льва. Ища прорехи в его броне. И подаюсь корпусом вперёд, упираясь локтями в столешницу, чувствуя жжение на ягодицах. – Что-то имеешь против?

Взгляд Питона хищно скользит по моим почти обнажённым плечам, тонким выступающим ключицам. Затаив дыхание ожидала, что вот сейчас он нырнёт в глубокий вырез декольте. К груди, не стеснённой бельём. Но ошиблась.

Дядя откинулся на спинку стула, буравя мою переносицу недобрым взглядом. Словно решая, казнить меня или помиловать.

Вместо ответа он достаёт пачку сигарет и включает бесшумную вытяжку. Зачарованно наблюдаю за его руками. Красивыми, длинными пальцами с аккуратно подстриженными ногтями. Венами, переплетающими кисть и уходящими к предплечью. Загорелой кожей, контрастирующей с белоснежной рубашкой с закатанными рукавами.

Мой дядя, безусловно, самый красивый мужчина из всех, что мне довелось повстречать.

– Нет, – удивляет меня. – Так давно с ним не трахалась, что залезла на Акиньшина, или для тебя в порядке вещей иметь несколько парней одновременно?

Пока смысл сказанного медленно доходит до меня, я наблюдаю за тем, как в серых радужках его глаз разворачивается ураган. И та сдержанность, с которой он произносит слова, – показная, искусственная. Если он захочет снова меня наказать, ничто не помешает ему воспользоваться ремнём. Или другим орудием пыток. А мне даже бежать отсюда некуда.

И, возможно, правильно было бы присмиреть. Признаться, что я девственница, что Саня – это моя подружка. А Акиньшин – недоразумение, на котором я намеревалась проверить свои чувства. Лишь утаив, с кем я хотела произвести сравнение.

По презрительному выражение лица дяди легко читается, что я для него маленькая букашка. И это подстёгивает меня совершенно в другую сторону.

– И почему тебя это волнует? – закипаю, откидывая вилку, которая со звоном встречается со столешницей. – Это моё тело, и я распоряжаюсь им так, как мне вздумается. А кем ты себя возомнил, чтобы задавать подобные вопросы? Родственник, который меня и знать не хотел, пока я прозябала в одиночестве в детском доме! Да я вас всех ненавижу в равной степени. Вы мне никто.

Не представляю, что на меня нашло. Почему вдруг сделалось так больно и противно от его слов. Ведь они не новы. Он давно дал понять, кем меня считает. Наверняка думает, что детдомовка иной и не могла вырасти. Грязная, испорченная, брошенная. Меня с рождения пометили ненужной. И с тех пор ничего не изменилось.

Всю жизнь пыталась получить одобрение и любовь мамы. Но так и не получилось. Теперь я отлично знаю, что хорошие девочки никому не нужны, если их не любят. Так зачем стараться и лезть из кожи вон?

Сползаю с высокого стула и несусь к выходу, ощущая жжение в глазах. Почему слёзы всегда накатываются в присутствии Льва? Предательские и такие неуместные сейчас.

Кусая губы, я хватаю свои туфли за каблуки и пробую отворить дверь, щёлкая замками.