Мы носим лица людей - Тори Ру
За вечерами приходят мучительные, полные раздумий ночи, и я снова не сплю, потому что ужас накрывает меня ледяной волной: я влюблена смертельно, я влюблена в собственного брата, который отвечает взаимностью и любит так, что готов за меня убивать…
Мы свернем горы, бросим вызов целому миру. И проиграем. Лицемерный равнодушный мир отвернется от нас, но не это сейчас мучит – меня до одури пугает мысль о скорой разлуке.
Старое одеяло в цветочек не способно согреть лежащее под ним одинокое тело, я пялюсь в темный потолок ничего не видящим взглядом, почти не дышу и дрожу.
Глава 40
Утром меня словно кто-то пихает кулаком под бок – резкое пробуждение и осознание того, что мне сегодня предстоит, гонит на подвиги. Вылезаю из-под теплого одеяла, задумчиво рассматриваю кавардак, оставленный Максом, плакаты на его половине комнаты… Подхожу к окну, вцепившись в подоконник, любуюсь прозрачным голубым небом над серыми домами, стараюсь навсегда сохранить в памяти потерявшийся во времени двор с деревянными лавками и ярко-красным грибком над песочницей…
День икс наступил. Вечером меня ждет выступление, прощание с друзьями и этим миром. А завтра утром я уеду.
Обратный отсчет в днях закончился, на смену ему пришел обратный отсчет в часах.
Сегодня, впервые за месяц, я нуждаюсь в телефоне. После недолгих поисков нахожу его мирно лежащим на столе Макса – запылившимся и полностью разряженным.
Ищу шнур для зарядки, попутно складывая фантики от конфет и прочий мусор в одну кучку, протирая ладонью поверхности, убирая на места предметы и вещи…
Любая мелочь в комнате напоминает о теплом, солнечном и раздолбайском характере ее главного обитателя.
Как же странно – рядом с Максом у меня вдруг исчезла нездоровая тяга ревностно следить за жизнью Марты и Оли, контролировать каждый их шаг, злиться и ненавидеть, исчезла потребность в слепом поклонении: я ни разу не сожалела о своем гламурном паблике – избавилась от всех мучительных привязок с огромным облегчением.
Рядом с Максом я летала по воздуху, совершенно не задумываясь о насущном, – все, абсолютно все было в его руках, а я лишь верно за ним следовала. Как же тяжело без его улыбки и плеча мне придется в реальности…
Получив подзарядку, смартфон оживает в руке. Прокручиваю вниз по экрану список контактов… и пару секунд не могу въехать в то, что вижу.
Своеобразное чувство юмора самого колоритного из моих друзей – Ротена – предстает во всей искрометности: все женские имена в списке контактов заменены на «Стерв» с порядковыми номерами – Насте достался первый, так что ориентироваться я теперь могу только по фото. Единственной девушкой, кого обошла сия чаша, оказалась Лена – ее Ротен окрестил «Еленой Прекрасной». Папа мой стал «Демиургом», дядя Миша – «Анкл Майклом». В списке появились еще три контакта – ужасно стремные, упоротые рожи «Дамского угодника» Ли, «Извращенца» Комы и «Самого прекрасного мужчины на земле» Ротена.
Я начинаю хохотать так, что выступают слезы. А потом грудную клетку заполняет невыносимая грусть – Ротен и Ли тоже прочно и навсегда пустили в ней корни.
…«Анкл Майкл» отвечает только после шестого занудного гудка и на фоне недовольного нытья очередной пассии устало осведомляется о причинах, побудивших меня позвонить в такую рань.
– Можете завтра утром за мной приехать? – громко шепчу в трубку. – Хочу сделать сюрприз папе и новой маме…
* * *Нервы.
От надвигающегося лавиной недалекого будущего зубы выбивают дробь, и даже теплая ванна не дает необходимой расслабленности. Возложить на мои худые плечи всю ответственность за выступление, выставив в авангарде, было откровенно неудачной идеей ребят. Сегодня я должна сиять, а сделать это мне будет ох как непросто.
Легонько хлопаю ладонью по щеке: если будет нужно, ради Вани и друзей я встану на голову, сяду на шпагат, выйду на сцену голой, но получу от толстосумов все, что смогу, и даже больше.
Достаю со дна своего брендового нелепого чемодана пухлую косметичку, тащусь в гостиную, где бабушка смотрит телевизор, располагаюсь в одном из двух старых кресел и принимаюсь за почти забытый обряд нанесения макияжа.
Бабушка, пребывающая с самого утра на взводе, тут же кидается в атаку.
– Зачем так малеваться? Ты и так красивая! – нудит она.
Я смотрю на нее, и сейчас мне безумно интересно – а была ли она вообще когда-нибудь молодой? Я хочу увидеть в ее взгляде тепло, жившее в нем до того момента, как мы с Максом были раскрыты, усиленно ищу возможность остаться и надеюсь, что она не уподобится моему папе и не выставит меня из дома, как нашкодившего щенка… Но тепла в ее взгляде нет.
Она предпочитает видеть во мне проблему: девочку нетяжелого поведения, которая тащит ее внука-придурка еще глубже в ад…
Молча вздыхаю и перевожу взгляд в зеркало – продолжаю подводить черным точно такие же, как у бабушки, глаза.
Стрелки на часах уверенно ползут к полудню, нам пора выдвигаться, но Макса все еще нет. В пять утра он смылся на задание – должен был встретить на вокзале и препроводить по нужному адресу иногородних абитуриентов.
Дрожащими пальцами выворачиваю помаду. Возможно, макияж мой действительно чересчур ярок, но и этот последний день обязан навсегда остаться в памяти ярким.
– Нет, Дарина, в мое время так не красились! – раздраженно бросает бабушка, снова отвлекаясь от передачи про здоровье.
– Конечно нет, грандма. В семидесятые годы девушки в светлицах пряли при лучине… – раздается из прихожей под грохот летящих на пол кедов. Я улыбаюсь, но тут же прячу улыбку за серьезной миной.
– Нет, бестолочь! В семидесятые у людей были ценности, мечты и вера в светлое будущее! – кричит бабушка в сторону коридора, впрочем, без злости.
– И оно наступило! – Макс показывается в гостиной, целует бабушку в макушку, подмигивает мне, падает на диван и старается перевести дух. – Даня, у нас непредвиденные проблемы. Выступление под большим вопросом. У нас Ли совсем поехал…
И Максу прилетает звонкий подзатыльник от бабушки.
