Только между нами (СИ) - Салах Алайна

— Сядь лучше ты. — Проигнорировав выдвинутый стул, целенаправленно иду к гарнитуру. — Давай лучше я за тобой поухаживаю. Где чай? Верхний ящик? Справа-слева?

— Слева, — с небольшой запинкой отвечает Матвей и даже спорить, на удивление, не пытается.

Я распаковываю запечатанную коробку с заваркой и, когда оборачиваюсь уточнить, где чайник, вижу, что он по-прежнему стоит, прислонившись бёдрами к столу. Без сомнений, всё это время Матвей меня разглядывал.

Я улыбаюсь и не спешу отводить глаза. Легко быть кокетливой и смелой, когда знаешь, что мужчина напротив хочет тебя в эту самую секунду. Мои пальцы ещё помнят твёрдость его члена под брюками. Это тоже помогает.

— Такой дерзкий в офисе и такой скромный дома. — Моя улыбка расползается шире, и, чтобы её остановить, приходится быстро прикусить губу. — Куда подевалась твоя смелость?

Снова отвернувшись, открываю первый попавшийся ящик в поисках чайника. Хотя на деле мне на чайник плевать. Я вообще не хочу пить.

Поясница невольно прогибается, когда позади слышатся шаги. Шумно выдохнув, я закрываю глаза — Матвей бесцеремонно проталкивает руку между мной и столешницей и дёргает меня назад. Его жаркое дыхание ударяется мне в затылок, в крестец вонзается эрекция. Он хочет, чтобы я её почувствовала.

— Смелость никуда не делась, — хрипло возражает он и, собрав по ноге подол платья, рывком задирает его.

Задохнувшись от острого прилива возбуждения, я впиваюсь пальцами в края столешницы. Потом отвечу на все его вопросы. Что его там интересовало? Любимый предмет в школе? Любимый фильм? А сейчас я хочу почувствовать всё то, что успела почувствовать с ним. Отсутствие контроля. Помешательство. Похоть. Живые эмоции.

Я расставляю ноги шире, когда слышу шорох ткани за собой. Жмурюсь, когда ладонь Матвея скользит по моим ягодицам, стаскивая бельё. Можно предложить пойти в спальню, но разве стоит ломать этот момент? У меня была куча запланированного секса в кровати — сверху или снизу. Поэтому так ценно то, как это происходит сейчас.

Щёки вспыхивают, когда обнажившийся член жалит кожу бёдер и несколько раз бьёт меня по ягодицам.

— Так тебе достаточно смело? — неровный, глухой голос Матвея низкой вибрацией проникает в ухо.

Я снова кусаю губу — горячая головка с влажным звуком проталкивается внутрь меня.

Ногтям становится больно от того, с каким рвением я пытаюсь продавить их в полированный камень. Хочется хрипеть, визжать и бесстыдно охать. Да, да… Ещё. Вот так. Трахай. Ты такой большой. И делаешь настолько идеально, что даже страшно.

Матвей разворачивает моё лицо ладонью, всасывает губы и тут же их отпускает.

— Достаточно смело трахаю? Говори.

Я не умею говорить. Это он честный и раскованный. А я не могу. Не научена. Поэтому всхлипнув от нового толчка, просто киваю.

Его бёдра со шлепком врезаются в мои, заставив остатки воздуха вылететь из лёгких.

— Говори.

Нет ничего сложного в том, чтобы просто сказать «да», — тем более что я сама начала эту игру, — однако это короткое слово словно приклеилось к горлу.

— Говори. — Его губы и подбородок требовательно прижимаются к моей щеке, давление и скорость внутри меня возрастают, становясь почти нестерпимыми.

Я киваю. Жмурюсь, киваю ещё и, наконец, выталкиваю из себя пораженческое «да».

— Громче.

Голова начинает кружиться, становится чужой, будто не моей.

— Да. Да.

— Ты ведь постоянно об этом думаешь, — продолжают сыпаться на меня хриплые обвинения. — О том, как я трахал тебя в твоём кабинете. Всё это время ты хотела повторить?

Промежность распирает горячей ноющей тяжестью, на тёмном полотне, растянутом перед глазами, мигают разноцветные круги. Ещё, ещё, обожаемый мальчишка. Всего пара секунд до того, как взмыть вверх и разлететься брызгами салюта.

— Да, — громко подтверждаю. — Да. Да.

Потому что я действительно хотела.

30

Стелла

— Наверное, я не очень люблю танцевать, потому что занималась бальными танцами в школе. У парных танцев есть один большой минус: нужен партнёр. А с мальчиками двенадцати лет сложно добиться постоянства, если ты понимаешь о чём я. — Выразительно посмотрев на Матвея, лежащего передо мной на животе, тянусь к прикроватной тумбочке за бокалом. — Так вот, в какой-то момент я, похоже, перегорела. Мой партнёр Артём был редкостным раздолбаем, и из-за него мы не попали на соревнования. А я мечтала о них, ведь у меня было такое красивое платье.

Усмехнувшись давним детским воспоминаниям, я отпиваю вино. Каберне Нового света. У мальчишки есть вкус.

— Пацан — тупица, — комментирует Матвей, не сводя с меня взгляда. — Как он мог променять возможность пообжиматься с тобой на что угодно?

Он так искренне это говорит, что я начинаю смеяться. Мне легко, хорошо, и к тому же я пьяна.

После секса на кухне мы оба пошли в душ, где Матвей, конечно, снова меня оттрахал. Традиция чаепития была официально признана несостоятельной, так что я согласилась на напиток покрепче. Как результат, в одном лишь полотенце пью вино в кровати голого парня на двенадцать лет младше меня и без умолку болтаю.

Это Матвей виноват. Сыплет вопрос за вопросом и поощряет меня тем, что слушает с любопытством. Сложно поверить, что ему действительно интересна вся эта чушь со школьными танцами, но остановиться я не могу. Меня давно никто так внимательно не слушал.

— А почему ты уходила из компании? — Он касается губами моего колена и снова поднимает в глаза. — Или правильнее спросить, почему ты вернулась?

Застыв, разглядываю края махровой ткани у себя на бёдрах. Я обычно о таком не говорю. Потому что это больное, личное, а боль меня учили скрывать. Потому что показать её — это больше, чем просто сидеть на кровати без макияжа и в одном полотенце. Это означает добровольно содрать с себя кожу и выставить на обозрение уродливые шрамы, спрятанные под ней. Да и нужно ли это двадцатилетнему парню? Он же про мои любимые фильмы хотел узнать, а не слушать о моих неудачах.

— Правильнее спросить, почему я уходила из компании. Я забеременела. Беременность была долгожданной, но с ней возникли проблемы. По рекомендации врача пришлось ограничить себя в передвижении, принимать гормоны и больше лежать. Как ты, наверное, догадался: это не помогло.

Натянуто улыбнувшись, я подношу бокал ко рту и вытряхиваю в себя остатки вина. В уголках глаз жжёт, и это меня злит. Столько ведь времени прошло. Откуда взялись эти слёзы?

— У тебя было что-то вроде выкидыша? — тихо спрашивает Матвей, продолжая меня разглядывать.

Теперь и он меня злит. Тем, что стал свидетелем моей слабости и даже не попытался отвести глаза. Тем, что не смутился задать этот вопрос. В таких случаях люди не пытаются узнавать подробности, а деликатно переводят тему. Никто не любит копаться в чужой боли.

— Выкидыша не было. Ребёнок умер внутри меня на двенадцатой неделе.

Ледяная волна воспоминаний окатывает с головы до ног. Кабинет УЗИ, холодный свет плафона надо мной и сочувственный взгляд врача, сообщающего, что у моего ребёнка не прослушивается сердцебиение. Если как следует напрячь слух, то всё ещё можно услышать эхо разбивающихся надежд.

— И как ты с этим справилась?

Сопляк своего добился: по щекам стекают первые слёзы. Я салютую ему пустым бокалом и саркастично улыбаюсь.

— До нашего разговора думала, что справилась на отлично.

— Это нормально, что тебе до сих пор больно, — предельно серьёзно заявляет Матвей. Будто он не тот, с кем я изменяю своему мужу, а мой чёртов психолог. — У моей матери случился выкидыш, когда мне было четырнадцать. После этого она начала пить.

— Надеюсь, это не намёк на то, что мне нужно притормозить с вином, — пытаюсь ехидничать я.

— Это я к тому, что тебе нечего стыдиться. И что ты действительно справляешься на отлично.

— Спасибо.

Я знаю, что нужно перевести тему, потому что использовать молодого парня как колодец для слива своих проблем неправильно. Но портал в прошлое уже открылся и не готов так запросто захлопнуться. Я ещё никому не выговаривала всё до конца. Ни одна живая душа не знакома со всеми моими страхами. Ни Роман, ни именитые врачи-репродуктологи, ни моя мама, ни психотерапевт. Матвей сам виноват. Для чего он продолжает так выжидающе на меня смотреть?