Пять шагов навстречу (СИ) - Дейс Джули
— И?
— Я не должна говорить с тобой об этом. Ты не работаешь тут.
— А если я прямо сейчас устроюсь сюда?
— Картер, ты смеёшься надо мной? — фыркает она.
— Похоже на то, что я смеюсь?
Оскорбление отражается на её лице, но мне действительно не до смеха. Я даже не знаю, зачем интересуюсь этим. Я всё ещё пытаюсь убедить себя в том, что мне безразлична Трикси, хотя это уже не так.
— Что произошло? — пытаюсь ещё раз.
— Я уже сказала, она нагрубила клиенту.
— Она не могла нагрубить ему без повода. Какой повод, Кики?
Девушка молчит, смотря на меня, но как будто сквозь.
— Ау? — трясу её локоть, требуя уже эту гребаную правду.
— Он…
— Он?
— Да. Калеб шлёпнул её…
— По каком месту? — вопрос цедится через зубы, а ярость наполняет кровь и заставляет её бурлить, как в кастрюле на плите.
— Почему тебя это беспокоит?
— Это не твоё дело. Ответь на вопрос.
— Я отвечу, если ты ответишь на мой.
— Она помогла мне, я хочу помочь ей.
— Чем она тебе помогла? Опозориться в коридоре университета?
— До этого. Куда, Кики.
— По заднице, — выдыхает она, а мои кулаки сжимаются.
— За что её хотели уволить?
— Тоби… сын друзей хозяина заведения. Калеб пожаловался, — закусив нижнюю губу, Кики смотрит на меня обеспокоенным взглядом, в котором отражается сожаление и грусть. — Я думаю, ей понравился Тоби, а Калеб… он просто любит прикалываться.
— Это один и тот же человек?
— Нет.
— Тогда объясни мне нормально, что, чёрт возьми, произошло. Всю ситуацию от и до.
— Что ты сделаешь с Тоби? — быстро тараторит она, выпучив глаза.
— Дай мне разобраться самому.
— Я расскажу, если ты пообещаешь не трогать его.
— Я не могу этого обещать, и ты расскажешь мне, даже если придётся выжимать силой. Я даю тебе шанс, Кики.
Поджав губы, вижу, как крутятся шестерёнки в её голове, отвечающие за разные исходы, но я знаю, всё придёт к одному — к тому, что я применю силу, оторвав его башку. Любого из них. Уже не важно, что было дальше, потому что он пошёл на рожон первый. Я не понимаю, почему хочу защитить её, почему мне приятна её компания, почему я вообще ввязываюсь в это и выясняю обстоятельства, в то время как она ударила меня словами. Ты ответил тем же, — внутри скрипят непонятные голоса, которые я давно перестал слышать. Они снова проснулись.
— Я попросила её пойти со мной, потому что Тоби… он нравится мне, и я волнуюсь. Мне была нужна поддержка. Я попросила Трикси. Тоби… он просто спросил, почему она не здоровается с ними, а Калеб шлёпнул её по заднице… Мне жаль… Мне правда очень жаль…
— В каком контексте это было сказано?
— Что?
— Есть разные интонации, ты сама это знаешь. Либо он нагрубил ей первый, либо дал повод.
— Пожалуйста, не трогай его…
— Я сам решу.
Не желая оставаться в этом месте, я слышу, как хлопает за спиной входная дверь, и направляюсь в одно место, которое может выгнать из меня немного дури, резко увеличившуюся и сдавившую грудную клетку. Свист шин раздаётся на каждом светофоре, а вкус жженой резины врезается в дыхательные пути и вертится на языке каждого, кто находится за спиной. Зажимая педаль газа, обгоняю встречные машины, которые плывут подобно улиткам и вылетаю на встречную полосу, получая мерзкие клаксоны в знак того, чтобы я убрался с дороги.
Меня цепляет, что он тронул её, что позволил себе наглость. Неважно, кто был, как это было, для меня имеет значение только одно: он сделал это. Трикси вовсе не та, кто стерпит и уйдёт, она та, что вышибет мозги. Она умеет постоять за себя, а я тот, кто хочет постоять за неё. Но она не позволяет это, а если позволяет, я чувствую себя виноватым, поэтому грубость вырывается сама по себе. Я не понимаю, что испытываю, путаюсь в чувствах и не могу их разобрать. Я даже не совсем понимаю, что меня так злит.
Клубы дыма рассеиваются по ветру, когда хватаю сумку из багажника и сломя голову несусь в сторону дверей. Это всегда спасало меня от необдуманных решений. Отец всегда говорил: «Не хочешь оступиться — бей грушу». Так я и поступаю, изливая эмоции на подопытном мешке. Мужик, занимающий пост охраны, что-то кричит вслед про неправильную парковку, но он не понимает, что мне просто наплевать. В раздевалке меняю одежду, и по пути к залу, наматываю бинты на руки. Парни смотрят на меня, как на сумасшедшего. Они не знаю, что это так и есть.
Не останавливаясь в течение получаса, выбивая всё дерьмо, но оно не исчезает, а только растёт, словно на дрожжах. Это доводит меня до ещё большего отчаянья, мотивируя задействовать больше силы. Я не могу остановиться. Не хочу. Мне нужно добить себя, чтобы не убить другого. А я очень хочу. Выплескиваю всё. Трикси, которая засела в моей голове; урода, который тронул её; мужиков, что по непонятной причине запугивают её; Эмили, что вновь появилась на пути; их общение, которое наблюдаю практически ежедневно; слова, что сказал Трикси сам того не желая. Я не могу промолчать. Как будто сказав что-то, она тянет мой язык, и я продолжаю. Так зарождается наша непонятная война. Никто из нас не хочет сдаться первым.
— Остановись, твою мать! — голос отца эхом отзывается в стенах зала, и я застываю, как по приказу командира.
Медленно поворачиваю голову в его сторону, ощущая, как одежда пропиталась потом, будто на голову вылили ведро. Карие глаза, что он подарил мне, искрятся гневом и замешательством.
— Какого хрена ты творишь?
— Тренируюсь, — буркаю я.
— Это не тренировка, это дерьмо собачье. Снимай перчатки. Ты закончил.
— Я ещё не закончил.
— Снимай, мать твою, перчатки! — гаркает он, из-за чего я подскакиваю на месте, как запуганный пацан и следую его приказу.
Первый раз за всю жизнь, бросаю их на пол и, оставив на отце многоговорящий взгляд, грузно вышагиваю к дверям. Парни расступаются, подозревая, что я окончательно поехал. Они могут быть со мной только в солнечный день, как только выглядывают тучи — скрываются подобно тени. Я знаю только одного человека, который не делает этого, не считая семьи.
В раздевалке с особым раздражением сбрасываю одежду и встаю под душ, который сегодня не способен снять напряжение. Я даже не знаю, испытывал ли то же, когда узнал всё про Эмили. Как будто на этот раз гораздо тяжелее. Камень тянет ко дну.
— Какого хрена ты вытворяешь? — недовольно хмурится отец, сверля меня глазами, когда, обмотав бёдра полотенцем, захожу в раздевалку.
— Я уже говорил.
— Нет, это дерьмо я уже слышал.
— Значит, оно повторяется.
Повисает тишина, и я наспех натягиваю одежду, всеми силами сдерживая дрожь в руках толи от ярости, толи от усталости. Хотя в последней я сомневаюсь. Я не чувствую желанного опустошения. Я хочу найти тех уродов и сломать руки.
Хочу поскорей выбраться из стен, которые сгущаются и давят, но пальцы отца врезаются в моё плечо и возвращают обратно.
— Остановись!
— Не хочу! — ору я, сбрасывая его руку. — Я не хочу!
— Объясни мне, что произошло?
— Я не хочу объяснять! — цежу сквозь плотно сжатые зубы и на этот раз вылетаю из раздевалки.
— Ты сбегаешь, Мэйсон.
— Ты тоже это делал. Принц из маминых сказок постоянно сбегал.
За спиной хлопает очередная дверь, и в лицо ударяет поток холодного воздуха.
Новый визг шин и клубы дыма за спиной. Мобильник не трезвонит, хотя не могу отрицать, что не думал о звонке отца. Когда-то он звонил или писал сообщение, чтобы я не делал глупостей, но сегодня ничего нет. Я не получаю ничего и жалею о брошенных словах. Он единственный человек, который знает меня от и до. Единственный, кто способен понять и поговорить. Единственный, с кем я могу поделиться и выслушать совет. Я привязан к маме, но моим лучшим другом всегда был отец. Однажды я подумал, что его может заменить другой человек, но я не предполагал, что он может предать меня, на что никогда не пойдёт отец. С тех пор, я могу доверять только ему. И сейчас я, скорей всего, испортил наши отношения, подорвав их основу.
