Людмила Бояджиева - Сладкий роман
После бури невнятного галдежа с маханием рук, стуком кулака об стол и даже попыткой рвать на себе волосы одного из дискутирующих, повисла напряженная тишина. Нарушить такую тишину противнее, чем разбить амфору в Национальном музее или наступить на дремлющую черепаху. Но Шеф продолжил как ни в чем не бывало таким радостным голосом, будто только что вошел в аудиторию утренне-свежих студентов с лекцией о ненормативной лексике на киноэкране. Заза Тино счел, наконец возможным изложить «великолепной восьмерке» генеральный план Лаборатории экспериментального кино.
— Друзья мои! Все, что вы тут наговорили — крик распятой души. Души, заплутавшей в сомнениях, — начал он сладким тоном проповедника. — Мы с господином Хоганом много думали о перспективах киноискусства, о той спасительной миссии, которую взял на себя передовой отряд экспериментаторов — мы с вами, коллеги. И вот каков итог этих не простых размышлений… Заза вздохнул, выдержал задумчивую паузу и вдохновенно продолжил:
— Наступает время чистоты, эпоха возврата вечных ценностей. Тоска по возвышенному, по душевной прозрачности понятна каждому. Даже если он ни бельмеса не смыслит в наших делах. Ему — обыкновенному зрителю, обрыдли наркоманы, трансвеститы, гении садизма, обретающиеся во дворцах или на свалках, оргии, маньяки, вампиры. Но он не клюнет и на грубую блесну «высоких чувств». Ему не нужны суррогаты! (Шеф категорически погрозил указательным пальцем.) Ему нужна, до конвульсий, до рези в кишках настоящая большая любовь.
Руффо Хоган робко поднял два пальца, заявляя желание высказаться. Пятна румянца покрыли пухлое, улыбающееся лицо «стервятника». Все с облегчением поняли, что совещание вышло на последний, умиротворяющий и всепрощающий круг. Финальный хоровод в «8 с половиной».
— Мы договорились не осуждать нравственную сторону наших исканий. Герой Золя в романе «Творчество» спешил набросать портрет умирающего сына, а гениальный Вайда показал уже давным-давно, что настоящий художник способен выворачивать себя наизнанку и предлагать потроха покупателям. Помните кадр из его ленты «Все на продажу»? Режиссер снимает маленькой камерой свое разбитое, окровавленное лицо. Он чувствует — зрителя способна задеть только эта последняя правда. Новый этап эволюции искусства неизбежно вырастет из скрещивания божественного и дьявольского, симбиоза преступности и святости…
— Короче, — не отрывая глаз от фигурок, вычерчиваемых на листке, пробурчал Соломон Барсак.
— Подвожу итоги, — деликатно вклинился Шеф, боявшийся, что в запале Руффо ляпнет лишнее. — Надеюсь (он обвел глазами присутствующих), я вижу перед собой единомышленников, которым предстоит хорошо поработать, но и хорошо помолчать. (Шеф сделал лицо, не позволяющее сомневаться в серьезности его расправы с отступниками). В последний раз на общем собрании членов Лаборатории была одобрена кандидатура Дикси Девизо. Мы с Руфино Хогартом основательно изучили досье актрисы. Квентин Лизи помог провести ряд мероприятий по раскрутке объекта номер один. Сегодня имя Дикси вновь появилось в проблемных статьях, о ней вспомнили зрители. Пора переходить к делу. Мы попросили Соломона Барсака на правах старого знакомого поговорить с мадемуазель Девизо, подготовить её к условиям контракта и пригласить сюда для окончательного решения. — Шеф положил руку на плечо оператора: — Ну что, Сол, не подведешь?
Соломон, опустил глаза, пожал плечами:
— Боюсь, она может оказать сопротивление. То есть, я хочу сказать женщины строптивы, особенно такого класса.
— Уж ты Сол не преувеличивай, не к Софи Лорен отправляешься. У нашей малышки полные нули по всем показателям, я уточнил. — Заметил аккуратный Квентин, выяснивший финансовое положение объекта.
— Я думаю, в понедельник, в одиннадцать утра мы будем готовы встретиться с нашей героиней. Действуй, Сол. Если возникнут затруднения, сообщи. — Заза обвел взглядом коллег: — Все свободны, господа. Спокойной ночи.
Дверь Лаборатории экспериментального кино захлопнулась ровно в 24.00, поразив точностью вздремнувшего привратника.
Часть вторая
ЗАПИСКИ МАДЕМУАЗЕЛЬ Д. Д
КАК Я ВОСКРЕСЛА
Все это началось в тот день, когда я выпустила на волю запутавшегося в кухонной занавеске шмеля и наполнила стакан водой из-под крана. Мне предстояло проглотить двадцать таблеток, каждая из которых «обеспечивала здоровый биологический сон на девять часов», как сказано в рецепте. Все вместе они должны были сработать куда вернее, отправив страждущую забвения душу в царство вечного покоя.
Телефонный звонок несказанно удивил меня, будто прозвучал уже за границей небытия. «Наверняка это Ал, увидевший мой номер на определителе своего аппарата, — подумала я и попыталась себе представить беседу с ним. Ничего хорошего на ум не приходило — одни упреки и жалобы. Но страшно, до рези в глазах и щекотки в носу, захотелось услышать его голос. В последний раз. Я подняла трубку, прислушиваясь к шелесту эфира и намереваясь молчать до конца.
— Синеглазка, где ты там? Это Сол, Соломон Барсак! Ты что, спишь еще? У меня деловое предложение: хочу напроситься к тебе в операторы.
Я поставила на стол пузырек с желтыми таблетками и потерла лоб. Мысли шевелились еле-еле, словно замороженные. А в воображении вместо Алана Герта, сжимающего «дикарку» в объятиях, вдруг возник Солмон Барсак, сгорбившийся над своей камерой. После съемок «Берега мечты» мы сохранили приятельские отношения с Солом, встречаясь время от времени в разных компаниях. Нам всегда было приятно вспоминать месяц, проведенный в джунглях, и Старика, пропевшего в нашей компании свою «лебединую песню».
— Сол? — тихо спросила я, возвращаясь к реальности. — Ты предлагаешь мне сняться в порнухе?
— Перестань язвить, Дикси. Речь идет совсем о другом.
— Не поняла. О чем «другом»? Старик умер?! — Вдруг сообразила я.
— Э, да ты не в своей тарелке. Знаешь, позволь лучше мне навестить тебя. Давно мечтал о галстуке от Кардена, а здесь, в Риме, нет никакого выбора. И посоветовать некому… Прекрати упираться, Синеглазка, ты в должниках у меня с «Берега мечты». Только мое незаурядное мастерство могло превратить совершеннейшую дилетантку, кувалду, провинциалку…
— Ну-ну, достаточно. Ругаться ты не умеешь и требовать долги тоже. Рэкетир из тебя никудышний, Соломон… Кстати, почему у бельгийца еврейское имя?
— Это я могу объяснить только в интимной обстановке. Как и многое другое, поверь, — ты будешь смущена.
Я рассмеялась, опрокинув локтем приготовленный стакан с водой.
