Бренда Пек - Всё сначала

— Я не разрешал себе дотронуться до тебя и сходил с ума от желания, — продолжал он.

— У тебя все мысли работают в одном направлении.

— Но это же не так!.. — запротестовал он.

— Разве?

Приподняв брови, она холодно улыбнулась. Соломону показалось, что перед ним стоит совершенно незнакомый человек, он поморщился, но продолжал:

— Меня разрывало между желанием обнять тебя и сохранить такой же чистой, как ты была.

В его глазах появилась глубокая нежность, и Лорен вспомнила, как он лежал на траве, среди могил, расположенных высоко над зелеными долинами. Вспомнила, что во сне его лицо было сильным и одновременно нежным. Только тогда она еще не знала, что эту силу ему давали самоуверенность и упрямство.

— Потом ты перестала со мной встречаться. — Лицо Соломона изменилось, губы побелели, черты заострились, кожа будто обтянула кости, подобно тому, как бывает при сильной боли. Он смотрел темными тревожными глазами. — Я не скоро сообразил, что ты просто не хочешь меня видеть. А поняв, чуть с ума не сошел! Почему? Почему ты тогда меня оттолкнула?

Но Лорен не могла отвечать, у нее пропал голос. Она смотрела ему в глаза и вспоминала его взгляд через весь зал тогда, на концерте, страстный взгляд изголодавшегося мужчины. Первый раз с него слетела маска. Соломон не сумел скрыть свое истинное чувство, и теперь она вновь видела боль в измученных черных глазах.

— Этот мальчик… — Соломон едва мог шевелить губами, слова выходили сухими и хриплыми. — Что между вами было, между тобой и этим мальчишкой? Однажды я был с Барбарой в театре и видел тебя с ним.

— Я тоже тебя видела, — сказала Лорен с горечью.

Тогда она чувствовала такую ревность, что, кажется, готова была умереть, но это не приходило Соломону в голову. Он смотрел на нее невидящими глазами, потому что заново переживал те события.

— Сам этого толком не осознавая, я уже считал, что ты моя. То, что я никогда до тебя не дотрагивался, делало тебя совершенно особенной, ни на кого не похожей. И когда увидел, что он обнял тебя, я чуть не потерял сознание… — Соломон остановился и перевел дух. — Мне непереносима была даже мысль, что между вами что-то могло быть. Если он смеет обнимать тебя на людях, что же происходит, когда вы остаетесь наедине? Я живо представил, как он целует тебя своими жадными губами, как обнимает, истово и крепко, и так побледнел, что Барбара заметила и спросила, не заболел ли я.

— А ведь в то время ты с ней спал.

Лорен обвиняла и презирала его одновременно. По выражению темных глаз и по тому, как судорожно сжался его рот, она поняла, что он готов вот-вот соврать, но не смеет. Она упорно продолжала смотреть на него, и в конце концов он сказал:

— Да, но только до того вечера в театре. — Соломон увидел, что она замкнулась и глаза стали злыми, поэтому тут же снова заговорил: — Как ты не понимаешь, что я даже мысленно не покушался на тебя. С того самого дня, когда ты здесь впервые играла для меня, я не позволял себе и пальцем дотронуться до тебя. Да, я спал с Барбарой, но потому, что это не имело для меня никакого значения, и я никак не связывал это с моими чувствами к тебе.

— Очень утешительно, — заметила Лорен холодно.

— Не надо, милая, — пробормотал Соломон.

— Не смей называть меня милой!

Она снова задрожала от боли и гнева и повернулась, чтобы уйти. Но он остановил ее и прижался щекой к волосам. Она почувствовала на лбу тепло его дыхания.

— Я никогда, поверь, никогда не спал с ней после того вечера.

— Не лги! — закричала Лорен.

— А я и не лгу. После того вечера — никогда. Вернулся домой один и до утра сидел, пытаясь понять, что со мной происходит. Я еще не понимал, что люблю тебя. И чувствовал лишь одно — что потерял тебя, что ты и не была никогда моей. И представлял, как он, этот твой мальчик, где-то обнимает тебя. Вот так вот, жадными, ненасытными руками…

Даже теперь, при одном воспоминании, на лице его выступил пот, в глазах появилось выражение муки.

— Жаль, что этого не случилось на самом деле! — проговорила она с горечью и почувствовала, что он дернулся как от удара.

— Не говори так! — Он крепко обнял ее. — Той ночью я был как в аду. Да и потом было ничуть не легче. Я не мог есть, не мог спать. Единственное, что получалось, — это работа. И я работал как сумасшедший. Музыка всегда была для меня важнее всего, но никогда еще она не помогала мне так, как тогда. Она стала моим спасением, моей живой водой… Я играл, чтобы забыть тебя, играл как одержимый, но не мог, не мог забыть, и все эмоции уходили в музыку.

Лорен расслышала в его исполнении эту бешеную страсть, замешанную на страдании. Она понимала, какая сила эмоций скрыта в его музыке, но не знала, даже не догадывалась, что это связано с ней.

— Я продолжал гастролировать, как обычно, но совершенно не помню, что в то время происходило. Старался не думать, что со мной творится. — Лицо его исказило подобие иронической улыбки. — Страшно перепугался, как бы ты не догадалась, что я чувствую, — а вдруг, узнав, какую власть надо мной приобрела, ты станешь обращаться со мной, как моя мать?

Его признания открыли ей много нового. Но это ничего не меняло. Она просто стояла и слушала, спокойно и серьезно.

— Все равно я был как помешанный и постоянно хотел тебя видеть. Вернувшись в Чикаго, послал тебе билеты на свой концерт, потому что мечтал увидеть тебя хотя бы издали, в зале, пусть даже с этим твоим мальчиком, пусть с ним!.. К тому же я боялся, что, если сам позвоню и приглашу тебя, ты откажешься…

Конечно, она обязательно отказалась бы. Лорен тогда всеми силами старалась забыть его. Но, отказавшись, она опять бы мучилась.

— Ты пришла на концерт с ним, — сказал Соломон каким-то неприятным, резким голосом. — Я знал, что ты пришла, я это чувствовал. Играл только для тебя и говорил в музыке все, чего не мог сказать словами. И верил, что ты услышишь. А когда нашел тебя глазами, то увидел: ты не изменилась. Мне казалось, изменения в твоей внешности подскажут мне, какие между вами отношения, что он значит для тебя. — Он замолчал, а потом заговорил тише: — Если ты его любила, я хотел об этом знать.

— И что было бы в этом случае?

Теперь Лорен смотрела на него, стараясь прочитать его мысли. Глаза Соломона горели.

— Я не думал о том, что буду делать. Мне просто нужно было знать. Но когда я спросил тебя и ты не ответила, когда заглянул тебе в лицо, что-то подсказало мне, что ты обязательно будешь моей.

Лорен как будто пронзило раскаленным железом. Она попыталась вырваться, но Соломон не отпускал, хотя его колотила дрожь.

— Не сердись, ради Бога, не сердись! Я ведь не намеренно привез тебя к себе, клянусь, даже не рассчитывал на это, дорогая моя. Но стоило мне обнять тебя, я точно с ума сошел. Мое тело просто обезумело от желания. Я уже ни о чем не думал, а просто…