Барбара Вуд - Улица Райских Дев
Узнав все это, Фарук рассудил, что чем дольше он останется в Египте, тем короче будет его жизнь. Он дал согласие Саадату без промедления.
Как личный врач, Ибрахим превосходно знал Фарука. Воспитанный до пятнадцати лет в гареме матерью, женщиной с железной волей, он вырос инфантильным и слабохарактерным, был невежествен – не читал книг, не слушал музыки, только смотрел развлекательные кинофильмы. Политике предпочитал азартные карточные игры и рулетку. Когда его за несколько дней предупредили, что «Офицеры Свободы» готовятся к выступлению, он только плечами пожал, а потом пренебрег и сообщением о передвижениях войск ночью на улицах Каира. Ибрахим понимал, что не такой человек должен был управлять Египтом. Пришло время перемен.
«Конец королевского правления, конечно, будет и концом карьеры королевского врача», – думал Ибрахим. Он глядел на дверной проем, задрапированный черным бархатом, и будущее представлялось ему мрачным, как эта черная портьера. Документ об отречении был составлен, и Фарук прочитал его в торжественном мраморном зале – всего две фразы по-арабски: «Мы, Фарук Первый, всегда стремились к счастью и благосостоянию своего народа…»
Едва сдерживая слезы, Фарук взял золотое перо и дрожащей рукой поставил почти неразборчивую подпись; во второй подписи, на арабском, он сделал ошибку в своем имени, так как никогда не жаловал родной язык.
Потом Фарук принял ванну и переоделся в белый адмиральский костюм. Последний раз он сел на трон, украшенный драгоценными камнями, во дворце Рас эль-Тин и попрощался со своими друзьями и приближенными. Ибрахиму он сказал по-французски: «Мне будет недоставать вас, мон ами. Вы хорошо служили мне».
Он спустился с мраморной лестницы во двор, залитый солнцем, королевский оркестр начал играть национальный гимн, и Фарук получил прощальный дар – зеленый, как Нил, египетский флаг с полумесяцем.
Когда Фарук ступил на палубу королевской яхты «Махрусса», у Ибрахима потемнело в глазах. На палубе Фарук стоял в окружении трех принцесс, своих сестер, и семидесятилетней матери, и прощальный жест его собравшимся на берегу друзьям был полон достоинства. Яхта отплыла при звуках пушечного салюта с военного фрегата, стоящего на якоре близ берега, – был дан двадцать один залп.
Глядя на исчезающую в морской дали «Махруссу», Ибрахим вспоминал хорошие минуты своей многолетней близости с королем: как он привел во дворец Камилию, Ясмину, Тахью и Захарию – познакомиться с королем – и король пел им свою любимую песенку и угощал леденцами. Он вспомнил день свадьбы Фарука, когда тысячи людей хлынули в Каир на празднество, и карманники столицы в честь короля объявили однодневный мораторий, и ни один паломник в многотысячных толпах не был обворован в этот день. И праздник коронации Фарука, когда яхту молодого экзотического красавца сопровождала флотилия из тысяч лодок и фелук с зажженными факелами…
Ибрахим понял, что для него «Махрусса» увезла не только низложенного короля, но и его воспоминания, его прошлое, наверное – смысл его жизни. Ибрахиму вспомнилась черная бархатная портьера.
ГЛАВА 3
Элис не верила своим глазам. Она вышла утром в сад с рабочей корзинкой, в широкополой соломенной шляпе и вдруг увидела, что из бутонов выглянули малиновые лепестки, а три цветка уже раскрылись. Сколько лет она ухаживала за английскими растениями, перевезенными ею в жаркий средиземноморский климат, и наконец добилась своего – малиновый цикламен расцвел! Словно дома в Англии! Элис побежала позвать в сад Эдварда, но остановилась, вспомнив, что он уехал с Ибрахимом на футбольный матч и вернутся они после обеда. Женщины на футболе не бывали, и Элис привыкла к этому, как и ко многому другому, и считала, что привыкание далось ей не так уж и трудно. «Я счастлива, – писала она друзьям в Англию, – у меня замечательный муж, и я живу в чудесном большом доме».
Начав подрезать кусты, она услышала невдалеке детское пение и узнала голосок Камилии. «Это дитя родилось со стихией музыки в душе», – подумала она и стала вслушиваться, пытаясь разобрать арабские слова любовной песенки. Проживя в Египте семь лет, Элис понимала арабский: «Положи свою голову мне на грудь, согрей мою грудь, пронзи меня стрелой любви…»
Элис не удивилась, услышав, что голосок ее дочери присоединился к голосу Камилии, – сводные сестры всегда были рядом, словно близнецы, и нередко даже засыпали в одной постели.
Непонятно почему, звук голоса Ясмины пробудил в душе Элис тоску по родине.
Она тосковала по старинному дому эпохи Тюдоров, по росистой зеленой лужайке, по верховой охоте с друзьями, и по магазину Хэррода, где женщины делают покупки, и по ветчине и пиву, по «пастушескому пирогу» – картофельной запеканке с мясом, по лондонским поездкам на крыше двухэтажного автобуса. Она тосковала по друзьям, которые когда-то обещали навестить ее в Египте, но год от года их намерения становились все менее пылкими, а одна подруга откровенно написала: «Сейчас поездка в Египет опасна. Особенно для британских подданных».
– Но я ведь счастлива здесь, – напомнила себе Элис. – Я прекрасно живу с Ибрахимом, и у меня чудесная дочь.
Да, все так, но сегодня почему-то неясная тоска ослабляла эту уверенность. Глаза Элис блуждали по саду, словно, стремясь найти причину внезапно возникшего сомнения между цветов и вьющихся растений. Она стала перебирать в уме возможные причины сомнения. Она и Ибрахим спят на разных половинах дома, но это не имеет значения для Элис – ее родители тоже спали в отдельных спальнях. Ничего не значит для нее, что Ибрахим ходит один на футбол или какие-нибудь собрания. Что же тогда? Теплым августовским утром Элис почувствовала, что ей чего-то недостает. Но не могла понять чего.
Оставив садовые инструменты, Элис сквозь кусты древовидных гортензий увидела Камилию и Ясмину. Ее улыбка исчезла, когда она увидела игру девочек: в солнечном свете кружились две маленькие черные фигурки – мелаи, одеяния женщин старого Каира, скрывали все тело и нижнюю половину лиц. Глазки над черной тканью весело блестели, в движениях девочки имитировали зазывную манеру взрослых женщин, одергивающих на ходу тонкую ткань мелаи на ягодицах и груди.
Элис вступила в солнечное пятно на траве, которое облюбовали дети для своих игр, и поздоровалась:
– Хелло, девочки!
– Хелло, тетя Элис! – весело откликнулась Камилия, выразительно демонстрируя свой наряд.
– Ну, смотри, какая прелесть! Это тетя Нефисса нам подарила…
«Ну, да, – подумала Элис, – это, конечно, покрывала Нефиссы, которые та несколько лет назад отказалась носить».
– Я хочу быть свободной женщиной, – смело заявила она Амире, и та, к удивлению Элис, не протестовала.
