Ирина Кисельгоф - Холодные и теплые предметы
– Я видел и лучше.
– Откуда тебе знать, что лучше? Кто это видел?
– Ты.
– Разве этого мало?!
– Тебя мне всегда мало.
И снова мы любим друг друга в солнечном коконе Аматэрасу.
Два дня пролетели, что я и не заметила. Опять тоска смертная! Такая тоска, что выть хочется. Снова глаза на мокром месте.
А я научилась готовить бараньи ребрышки с айвой. Все записала, от и до. Вот! Завидуйте!
Все-таки я ненормальная. У меня мозги набекрень. То плачу, то смеюсь. Вы это уже, наверное, заметили.
Глава 12
Димитрий привез мне очередные блестящие побрякушки. Может, клоны думают, что женщины – наивные папуасы? Они нам – бусы и зеркальце, мы им – сердце и тельце? Смешные они.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Но мне бы лучше прокладки.
Напомнила на всякий случай. По лицу вижу, что помнит или понял. Неважно.
– Как вела себя?
– Слушай, ты! Ты можешь делать все, что угодно…
– Есть повод? – перебил он меня.
– Нет!
Я разозлилась от страха. Не за свою жизнь. Ерунда! Загрызу вместе с пистолетом. Вдруг влезет в мою личную жизнь своими грязными пальцами? Залезет грязными ботинками в жизнь дорогого мне человека?
– С-слушай! – Буква «с» выстреливает из моих сжатых зубов и влетает ему в лоб.
– Слушаю, – спокойно говорит Димитрий.
Спокойнее не бывает. Может, я ему уже надоела? Тогда к чему этот цирк? Развернуться и уйти восвояси…
– Ну.
– Если ты меня хоть раз заденешь… Чем угодно…
– Восстание рабов?
Меня охватило такое бешенство, что, если бы у меня в руке был «калашников», я бы всадила очередь в его башку. Меня трясло от гнева. Он захлестывал меня, как цунами. Раздирал на куски, как трещины земной коры при землетрясении. Он несся селевым потоком, сметая все на своем пути. Сжигал лавой взбесившегося вулкана. И он меня сжег. Дотла.
– Да ладно, брось, – Димитрий обнял меня. – ПМС – это хреново. По жене помню.
– Ты меня задел. Два раза.
Я сказала так же спокойно, как он. И подняла на него глаза. Димитрий обучен читать послания жизни. Особенно такие, как в пустыне Наска. Чем крупнее, тем лучше он понимает. И он понял. Конец. Ему сказали адью.
Бешенство заразно. Его вирус проникает в мозг и вызывает смерть клеток. Бешенство начинается исподволь, с беспричинной тревоги, депрессии, бессонницы и заканчивается буйным помешательством и агрессией. Взбешенный человек кричит, не помня себя, и не может проглотить и глотка воды. В его горле камнем застрял истерический комок. Возбуждение сменяется опустошением, параличом воли, желаний и мыслей. Тогда можно и умереть. Потому бешенство и назвали бешенством. Списали название с разъяренного человечества.
От бешенства могут спасти прививки. На них нужно ходить месяц. Он них болит живот, голова и душа. Долго. Но это лучше, чем умереть от паралича.
Димитрий смотрел на меня, как на врага. В его глазах были злоба и остервенение. Такие же огромные, как знаки в пустыне Наска.
– Я знаю, что у тебя есть мужик. Я это чувствую. Я чувствую его запах. От тебя им смердит! Воняет! Я еще не знаю, кто он. Но я его вычислю. И я его найду. Я раздавлю его, как клопа! Смердящего клопа! Падаль! Ногами затопчу!
Он говорил негромко, но каждым словом он забивал гвоздь в крышку гроба. Мне стало страшно, как никогда в жизни. Я даже не думала ни о чем. Страх стер мой мозг, оставив белый лист.
– Тварь! Грязная тварь! Убью! Хитрая, лживая сука! Убью! Я раздавил бы твою башку, как грецкий орех! Собственными руками!
Когда твой мозг кричит «спасайся», ты спасаешься, как можешь. Я закрыла голову руками, как бедная дурочка. Он рычал бешеным зверем. Он силой отодрал мои руки. Он смотрел мне в лицо бешеными глазами. В них не было радужки, вместо нее был огромный зрачок. Он разодрал радужку до краев, оставив потоки крови на склере.
– Гадина! Раздавлю! Растопчу! Измажу ноги в твоей крови! Я буду по горло в твоей крови!
Он давил мне шею руками, ломая хрящи гортани. Я сипела и отдирала его руки из последних сил. Зачем мне так хотелось жить?
– Ты сдохнешь? Сдохнешь ты наконец? – без конца повторял он, сжимая мою шею.
А я видела его глаза близко-близко, в них были слезы. Я увидела его слезы, а потом красно-черную темноту.
Я пришла в себя на кровати от собственного судорожного всхлипа. Он сидел, отвернувшись. Он давил руками свою голову, как грецкий орех. У него побелели даже пальцы. Даже не знаю, почему я так хорошо это помню. Все мелочи. Все детали.
– Как же я тебя ненавижу! – устало сказал он.
Я рассмеялась. Я кашляла, сипела и хохотала во все мое выжившее горло. Знаете почему? Нужно быть полными идиотами, чтобы спать вместе для того, чтобы ненавидеть друг друга. Вот так. Чтобы. Чтобы. Чтобы. По-другому не скажешь.
Я хохотала и не могла остановиться. Я перестала смеяться от боли и крови во рту. Он дал мне пощечину. С размаху. В принципе он поступил правильно. У меня была истерика. Самая настоящая. Так поступит любой врач. Пощечина стала медпомощью и мне и ему. Вовремя.
– Чуть не убил.
Он посмотрел на свои руки, они еще дрожали, и тогда он крепко сцепил ладони. Завязал свои пальцы узлом.
– Знаешь, как просто убить? Я видел сам, как мой кулак превращает твое лицо в кровавое месиво. Я слышал, как хрустит твоя переносица, твоя шея. Видел, как зубы высыпаются изо рта. Вместе с кровью. Белые зубы в потоке крови. Один за другим. Я чуял запах человеческой крови. Твоей крови. Соленый и сладкий. Соленый и сладкий запах твоего страха.
Он рассмеялся.
– Сломать твою шею. А что? Легко. Ты и не сопротивлялась. Раз – и добить жертву. Раз – и готово. Спросишь, почему не добил? Я бы мог изрезать тебя на куски. Истоптать. Сломать. Но ты стала бы другой. Зачем мне другая?
Он повернулся ко мне. В его глазах были слезы. Значит, мне не привиделось. Это было…
Было так страшно узнать человека с другой стороны. И так больно. Больно до красно-черной темноты в глазах. Я была раздавлена. Я раздавила саму себя своей виной.
– Ты знаешь, что такое жить с человеком, которому на тебя наплевать? Спать с бабой, которая хочет другого? И врет тебе каждый день, каждый час, каждую минуту.
Он отвернулся и замолчал. Его руки были сложены на коленях. Он тоже смертельно устал.
– Иди ко мне, – сказала я. – Нет у меня другого.
Он пришел ко мне, а я перецеловала каждую его слезинку, чтобы он забыл о них хоть ненадолго. Я не изменила Игорю. Дороже у меня никого нет. Но меня поймут женщины, у которых есть любящий муж и любимый любовник. Любовь – самая страшная вещь на свете. Лучше держаться от нее подальше, чтобы остаться в живых. Это написано черным по белому, крупными или мелкими печатными буквами. Их можно прочитать, увидеть, услышать где угодно. Ты проходишь мимо, не замечая, пока не придет твое время. Соленое и сладкое время.
