Ольга Матвеева - Случайные связи
— Саша.
— За тебя, Саша!
— За вас! — взвизгнула Саша — голос ее неожиданно сорвался. — А как вас зовут?
— Евлампия. Но это полная ерунда, потому что ты все равно будешь меня помнить, как ведьму из поезда.
— А вы уверены, что вы именно ведьма, а не фея?
— Да иди ты! Ведьма я. Просто современные люди не помнят истинного значения этого слова. Ведьма, это та, кто ведает. То есть знает. Это в сто раз круче, чем какая-то там буржуазная, легкомысленная фея! Где я и где фея? Не смешите меня!
— За настоящую ведьму! — выкрикнула Саша и выхлебала весь коньяк из чашки.
— Лихо! — восхитилась попутчица.
— А колдовать вы умеете? — спросила Саша после того, как коньяк сделал ее безрассудно смелой.
— Нет! — резко ответила Евлампия и лицо ее, которое приобрело было добродушное выражение, снова стало жестким.
— Почему? — удивилась Саша.
— Потому что… Потому что грех это — вмешиваться в промысел божий. Понимаешь, деточка, любой талант может быть и даром, и проклятием. Все зависит от того, как этим талантом распорядиться. Может быть, и научилась бы разным там отворотам-приворотам, порчам и сглазам, хотя, между нами девочками, сглазам-то учиться не надо. Могу тебя прямо сейчас сглазить и не заметить даже. И ты замечать не будешь, до поры до времени. Плохо это. Нехорошо. Многие мои, гм-м-м, коллеги, если так можно сказать, обожают разные такие штучки. Мнят себя, идиоты, богами. Считают себя вправе вершить судьбы каких-то там беспомощных людишек, а они весь вас и в самом деле мелкими людишками считают. Только грешно это. Неправильно. Не можем мы вмешиваться в истинный ход вещей. Можем только направить, если человеку хочется, чтобы его направили. Многие ведь блуждают в потемках и выхода не видят. Задача истинной ведьмы указать человеку путь, но не менять его судьбу, — дама хмыкнула. — Это я сейчас такая умная да благородная стала, а по молодости-то таких дров поналомала…
— А как вы узнали, что вы ведьма?
— А как люди узнают, что они писатели, художники и парикмахеры, как ты, например? Ими сначала рождаются, а потом становятся или не становятся. Это уж от человека зависит. А я… когда мне было пять лет, я играла с одной девочкой на улице в нашей деревне. Вредная девчонка была, если уж честно. Я с ней не играла даже, а так, ссорилась. За космы мы таскали друг друга. И вот смотрю я на ее перекошенную от злости мордашку и вдруг понимаю, что очень скоро она умрет. Может быть даже завтра. И вижу ее мертвую в мутной воде, а рядом коряга. Не помню, что я тогда подумала, но испугалась очень. Я волосенки-то ее отпустила и кричу как бешеная: не ходи купаться — потонешь! Потонешь! Не ходи на пруд! — женщина скорбно умолкла.
— А она что?
— Ну, сначала обозвала меня как-то обидно очень. Камнем в меня кинула, убежала. Матери своей на меня нажаловалась. Та вечером пришла к нам на двор да скандал учинила. Меня мать высекла за то, что я гадости людям говорю, — Евлампия замолчала.
— А девочка жива осталась?
— А как ты думаешь? — спросила попутчица таким тоном, что Саше снова стало страшно.
— Нет?
— Утопла в пруду через два дня. Зацепилась за корягу и выплыть не смогла… Вот так я и стала ведьмой в пять лет. Уехать нам пришлось из деревни. Заклевали нас люди. Боялись они меня. Ненавидели. И родителям моим, и братьям и сестрам из-за меня досталось. Я потом если видела, что с человеком несчастье может случиться, молчала. Мать мне строго-настрого запретила пророчествами заниматься. Вот я и молчала. А могла бы ведь многих спасти, если бы предупредила. А я молчала. Долго я дару-то своему противилась. Пугал он меня. Извелась вся. В учительницы подалась. Потом гадать начала подружкам своим, вроде как на картах, хотя никакие карты мне не нужны, я и так все вижу. И поняла, что о возможных неприятностях можно сообщать не прямо в лоб, как в мой самый первый раз, а мягонько так и сразу предлагать пути преодоления этих неприятностей. Ну а если уж я чуяла, что беды не избежать — врала. Или молчала. Мол, знать ничего не знаю, и ведать — не ведаю.
— А мне вы сейчас правду сказали или соврали?
— Правду, деточка, правду! Ничего кроме правды.
— И я найду свою любовь?
— Куда ты денешься! Найдешь. Утомила ты меня, давай-ка спать укладываться.
— А можно еще один вопрос? Последний.
— Валяй уж, — разрешила ведьма.
— Я вот не совсем понимаю, если вы видите какую-то серьезную неприятность в будущем человека, он что, может ее как-то избежать, если будет о ней предупрежден? Ведь если вы видите это в будущем, куда же оно денется? Или можно как-то изменить судьбу?
— Можно, детка, можно. Судьба ведь это что? Путь из пункта А в пункт Б. «А», стало быть, рождение, «Б» — это… ну сама понимаешь. А уж по какой кривой этот путь пойдет, зависит от очень разных причин. Рок роком, но и от человечка кое-что, да зависит. Хотя, если уж, по правде сказать, никто и не знает, что такое судьба. Какие мойры там плетут нить судьбы или человек судьбы своей хозяин… Притомила ты меня, случайная попутчица. Вопросов больше нет? — Саша кивнула, хотя вопросы у нее были. — Тогда спать…
Когда Саша проснулась, соседняя полка была пуста — очевидно, ночью ведьма сошла на какой-то станции.
Женщина припомнила, как сквозь полупьяную дрему слышала скорбный шепот:
— Молись за меня, деточка, любому Богу, в которого веруешь. Грех это — заглядывать в будущее. Напридумывала я себе, что людям помогаю, а все одно — грех. Понять не могу, чем я заслужила-то этот дар, ношу эту непосильную, проклятье это! Молись за меня, деточка! А человека того, из прошлого, ты встретишь раньше, чем можешь себе представить. Счастья тебе! Прощай. Не сведет нас больше судьба. Очень надеюсь, что пригодятся тебе мои пророчества. Прощай!
Было ли это на самом деле или был это сон, Саша не знала…
На пустынном перроне маленького вокзала, построенного в начале прошлого века, человек в ярко-оранжевом жилете колет ломом лед. Перестук колес, уходящего поезда. Мартовское бесшабашное солнце. Карандашный росчерк берез на пронзительно голубом небе. Дым Сашиной сигареты. Человек в оранжевом жилете поднимает голову…
Это Митька. Точно Митька. Человек, которого Саша так и не смогла забыть. Так и не смогла простить. Чертова ведьма! Накаркала!
Сашин родной город. Двадцать лет назад
— Ты такая сладенькая, — прошептал он, когда оторвался от ее губ.
Сладенькой шестнадцатилетняя Сашенька была не просто так. Перед встречей с Митькой она пососала карамельку. Многоопытная подружка Дашка надоумила. Сказала, что губки после карамельки становятся вкусными. Мальчикам нравится. А вот вкус дешевой помады — не очень. Так что лучше пожертвовать красотой ради остроты ощущений. К тому же можно ведь и старым бабушкиным способом воспользоваться, чтобы губки алели — просто их покусать. Сашенька, конечно, и надеяться не могла, что на первом же свидании ее начнут целовать, и боялась этого, ибо была она девушкой старомодной, скромной, ни разу не целованной, но Дашка сказала, что с этими парнями нужно быть готовой ко всему. Запросто может сразу же полезть целоваться — кто его знает, этого Митьку, что у него там на уме? Может, не любит он все эти бестолковые церемонии с ухаживаниями. Все эти платонические прогулки по центральной улице и пустые разговоры о Бунине и Хемингуэе, например. Митька — парень взрослый, ему уже восемнадцать скоро. Его в армию весной забрать могут — в институт-то он не поступил.
