Наталья Калинина - Седьмой мост
– Извини, – он еще раз попросил прощения. – Пойми меня…
– Ничего страшного. Это я навязалась тебе.
– Ты о чем-то хотела поговорить? – спросил Илья, подстраиваясь под ее шаг.
– Нет, – покачала она головой. – Как я уже тебе сказала, мы волновались, и я отправилась тебя искать.
«Но почему ты? Не Женька, например, Валерий, Игорь…»
– Ладно, пусть будет так…
Они в неловком молчании прошли еще какую-то часть пути. При этом, как Илья заметил, Диана будто избегала смотреть на него. Ее пальцы все еще беспокойно теребили травинку, и Илья решился задать вопрос прямо:
– Диана, я тебя чем-то обидел, расстроил?
– О чем ты, Илья! – нарочито беззаботно воскликнула она.
– Может, я ночью храпел, ты не выспалась, вот и злишься? – пошутил он, и она улыбнулась:
– Да нет же! Не злюсь я и не обиделась. Ну, чего ты пристал! Все в порядке.
– Хорошо, не буду докучать расспросами. Но об одном все же спрошу: как ты почувствовала, что грядет катастрофа?
И Диана вдруг опять смутилась: потупила глаза, сильней затеребила травинку.
– Эммм… – протянула она, чтобы заполнить паузу. – Почувствовала. Как – не спрашивай, объяснить не могу.
– Не могу не расспрашивать! Катастрофа действительно произошла. Скажи, ты так и увидела – гибель девушки? – не отставал Илья.
И Диана наконец-то подняла на него глаза. Взгляд у нее оказался сердитый, губы она недовольно поджала.
– Нет, – сдерживая раздражение, ответила она. – Ничего я не увидела. Почувствовала, что нельзя ехать, и все.
Ее «все» прозвучало, как твердая точка. Илье ничего не оставалось, как замолчать, хотя он так и не смог избавиться от ощущения, что Диана рассказала не все.
Они не сразу отправились в квартиру, в которой остановились. Диана сказала, что Светлана пригласила их на ужин. А потом добавила, что Анна, скорей всего, тоже что-нибудь приготовит, так что придется им, чтобы не обижать обеих женщин, ужинать два раза.
– Попали мы с тобой! – усмехнулся Илья. – Теперь до конца нашего пребывания здесь будем обедать и ужинать по два раза.
– Это закончится уже меньше чем через неделю. Кстати, мы приехали для того, чтобы заняться расследованием истории моста и поисками Жениных братьев, – напомнила Диана.
– Женины братья и без нас, к счастью, нашлись. А мост… Какой-то он и в самом деле проклятый, – с горечью воскликнул Шахов. – Даже… прикасаться к его истории не хочется. Правда.
– Ты сейчас выбит из колеи гибелью когда-то близкого тебе человека. Но смерть Лены попадает под те странные обстоятельства, которые объединяют исчезновения и гибель других людей.
– Да, да, Диана, – с некоторым раздражением ответил он. – Но не сейчас. Хотя бы сегодня мне не хотелось думать об этом мосте. Понимаю, что ты ждешь новых загадок и открытий, но… давай отложим. Отдыхай, наслаждайся!
Она, поняв, что к нему сейчас и в самом деле не стоит приставать с подобными напоминаниями, просто кивнула. По лестнице они шли молча.
Диана оказалась права: им действительно пришлось ужинать два раза. Но Анна приготовила им не только ужин, но и «десерт»:
– Я узнала историю строительства «нового» моста – мне ее рассказал сосед Палыч. И, знаете, она действительно связана с трагедий, случившейся лет шесть-семь назад на одной свадьбе.
* * *Ночью Алевтина спала плохо из-за винегрета мыслей. Она думала о фотографии, девушке в красном пальто, вспоминала рассказ Ильи о гибели его знакомой в местной реке. Не желая разбудить Женю, Аля лежала смирно, боясь лишний раз повернуться, потому что малейший звук, даже шуршание простыни, в абсолютной тишине спящего дома казался в несколько раз громче.
Почему-то Але представлялось, что Диана в эту ночь тоже не спит, правда, причины бессонницы подруги она не знала. Как жаль, что они находятся в разных квартирах, расположенных в разных подъездах! Потому что Аля чувствовала необходимость поговорить с подругой и сейчас, как никогда, была готова рассказать ей о своих родителях, их письмах и о том, что ее угнетало. Ей хотелось поговорить о девушке в красном пальто, еще раз расспросить Диану о том, как та почувствовала, что девушка мертва. Погадать вместе о причине, по которой мама Али лишила дочь и отца возможности видеться, и, конечно, поискать оправдания такому поступку. Ей хотелось бы простить свою маму, но сейчас все перекрывала обида. Детская обида. Это врослые ищут в поступках логику, выдумывают поводы и делают вид, будто в них верят, а дети все воспринимают чисто, без примесей оправданий, остро, искренне. Но и прощают, и забывают гораздо легче, чем взрослые.
Еще Але думалось, что Илья в эту ночь тоже не спит – переживает из-за гибели Лены. Что бы там ни произошло, пусть они и расстались, но, Аля видела, Илья был потрясен случившимся. Эта трагедия перекрывала по значимости все, что произошло в последние дни, включая исчезновение Жениных братьев с последующим благополучным возвращением. Но Аля будто абстрагировалась от чужого горя и того, что происходило вокруг, и ушла глубоко на дно личных переживаний. Отношения родителей и недавние открытия, связанные с тем, что она стала свидетельницей гибели своей сестры, занимали ее сейчас куда больше. Илье Аля сочувствовала, но так… поверхностно, потратив большую часть эмоций на собственные переживания.
Когда все же удалось уснуть, Алевтине приснился кошмар.
В этом сне она была персонажем, а не «сторонним наблюдателем». Иногда снится, будто видишь все происходящее со стороны, будто смотришь кино. А в другой раз оказываешься уже не в «зале», а на «экране» – себя не видишь, как в жизни, но все пропускаешь через себя.
Аля шла по покрытому травой берегу, ноги были обуты в босоножки на высоком каблуке. В жизни девушка такую обувь не носила, а тут ступала в этих босоножках так привычно, словно обувала их каждый день. Она видела серебристые ремешки, плотно обхватывающие ступни и щиколотки, красный лак на ногтях с наклеенными поверх капельками страз. Такой педикюр Аля тоже никогда не делала, но сейчас не удивлялась тому, что накрасила ногти кричащим лаком.
Она торопилась и шла так быстро, насколько позволяли неустойчивые каблуки, совершенно не приспособленные для ходьбы по грунту. Но все же чувствовала нарастающее в душе отчаяние, вызванное тревогой: подступала ночь, сгущающиеся сумерки уже заворачивали предметы в темноту, будто новогодние игрушки – в вату, скрадывая четкость очертаний и оставляя лишь расплывчатые контуры. Она заблудилась и металась то вперед, то назад. Девушка боялась того, что скоро окрестности полностью утонут в темноте и тогда она совсем собьется с дороги. Но не только это пугало ее. Что-то страшное, неживое таилось в полной тишине, которая сопровождала Алю. Казалось, будто шла она в каких-то декорациях, где все – деревья, река, трава – нарисовано. Или, что хуже, брела в вымершем мире, где, кроме нее, не осталось ни одной живой души.
