Ольга Карпович - Моя чужая жена
Не вполне соображая, что делает, зверея от кипевшей в груди злобы, Никита схватил с ближайшего стола водочную бутылку, с размаху треснул ее о стену. Донышко откололось, и в руке у него осталась «розочка» с неровными острыми краями.
В толпе танцующих закричали. Фальшиво тренькнула гитара, песня оборвалась. Черный пиджак обернулся к Никите. Конечно, это был не Редников. Но Никита этого уже не понимал, отреагировал только на снисходительную улыбку на губах незнакомца.
– Ты еще смеешься? Думаешь, мне тебя не победить?
Выставив вперед «розочку», он ринулся в толпу. Послышался женский визг, грохот разбрасываемых стульев, гаркнул что-то, расталкивая людей, администратор. «Розочку» из Никитиной руки быстро выбили, но он, не желая сдаваться, все-таки набросился на мужчину в пиджаке, молотил кулаками куда попало, рычал что-то нечленораздельное.
Взревели за окнами милицейские сирены, кто-то невидимый профессионально заломил Никите руки. Рядом почему-то оказались врачи в сине-зеленых блузах работников «Скорой помощи». Из-за их спин выплыло растерянное лицо Кольки.
– Але! Але позвони!.. — успел крикнуть Никита, прежде чем его выволокли на улицу и втолкнули в машину.
Телефон задребезжал неожиданно, словно ночная тишина взорвалась, захлебнулась звонком. Редников сел в постели, спросонья не сразу сообразив, что происходит.
«Тоня!» — Он внутренне содрогнулся.
Два дня назад жену забрали в больницу с очередным обострением. Только накануне вечером он говорил с врачом, который сообщил ему, что сердце у больной слабое, а дозу препаратов необходимо увеличить. Большой риск, может не выдержать, но выхода нет. И вот теперь этот ночной звонок.
Резким движением Митя сорвал с аппарата трубку, приложил к уху, ощутив прохладное прикосновение гладкого пластика. Приготовился услышать профессионально разыгранное сочувствие.
– Алло?
Но неожиданно услышал срывающийся голос:
– Дмитрий Владимирович, это Аля. Извините, что поздно… Дело в том, что Никиту забрали…
Это слово — «забрали» — отозвалось в затуманенной сном памяти давно знакомым, с детства запрятавшимся где-то в глубине, сковывающим все тело ужасом. Забрали… Забрали отца, сильного, надежного, всегда веселого, скрутили руки и вывели за дверь, не дав даже снять бутафорскую синюю шубу. Забрали мать, маленькую женщину в светлом платье, там, на жарком пыльном летнем вокзале. Забрали Никиту?
Редников спросил отрывисто:
– Погоди? Куда забрали? Кто?
– Мне позвонил Коля, его приятель, — объяснила Аля. — Я сразу в милицию, но мне там сказали, что он был не в себе, бредил… Вызвали «Скорую», и его… В общем, забрали в тринадцатую больницу, в буйное отделение…
В первую секунду Дмитрий Владимирович ощутил лишь, что отлегло от сердца. Он опустился на стул, устало прикрыл глаза.
«Нет, не они забрали… Милиция, врачи, все это ерунда… — Затем в груди заворочался глухой гнев. — Допрыгался все-таки, щенок!»
– Понял. Выезжаю, — коротко сказал он в трубку и неожиданно для самого себя мягко добавил: — Ты не волнуйся. Я все решу.
Уже через полчаса он шел рядом с Алей по узкой, выложенной серыми квадратными плитками дорожке, обсаженной по обеим сторонам разросшимися лохматыми кустами. Впереди темнели одинаковые коробки больничных корпусов. Изредка попадались тускло освещенные окна, забранные толстыми чугунными решетками.
– Почему ты сразу не позвонила мне? Не рассказала, что происходит с Никитой? Я думал, он давно бросил эту дрянь… — сердито спрашивал Редников.
Аля быстро взглянула на него, и он осекся, хмыкнул, прибавил шагу.
Девушка на ходу достала из сумки сигарету, зажала ее в зубах, чиркнула спичкой. Спичка переломилась пополам. Аля чиркнула снова, красноватый огонек метнулся в темноте и тут же погас. Дмитрий Владимирович остановился, взял коробок из ее ледяных дрожащих пальцев, зажег спичку и дал Але прикурить. Она нервно затянулась, и Редников ободряюще погладил ее по плечу:
– Ничего… ты… успокойся…
Аля дернулась от его прикосновения, сжала губы и решительно направилась к главному корпусу.
Дмитрий сдвинул брови: «Да, конечно, чего это я… Нужно быстрее переговорить с главврачом. Дать взятку, если нужно. Только бы не заводили историю болезни. Иначе сразу пометка в личном деле. И все! Не выберешься. Никакой тебе заграницы, никакого кино. Рад будешь, если сторожем на „Мосфильм“ возьмут».
Дежурная в приемном покое, немолодая строгая женщина с седыми прядями, выбивавшимися из-под белого врачебного колпака, конечно, никуда не пустила их ночью:
– Приемные часы с девяти до шестнадцати. Сейчас все закрыто. Вы что же, товарищи, не поняли меня? Шумите тут, больных беспокоите… Покиньте территорию больницы, давайте, давайте…
«Утром будет поздно, — соображал Редников. — Главное, успеть до обхода. Перехватить завотделением на подъезде к больнице? Придется оставаться здесь, ждать… Только где? Сидеть на крыльце эта старая грымза, конечно, не позволит…»
– Знаешь что… — обратился он к Але, стараясь говорить спокойно, даже весело. — Давай-ка я тебя на такси посажу, а сам вернусь сюда, подожду врача.
Аля непонимающе посмотрела на него:
– Я тоже подожду. Лучше уж здесь…
Она оглянулась по сторонам и указала на примостившийся у забора кособокий сарай:
– Может, туда попробуем?
– Давай рискнем, — кивнул Дмитрий.
Они почти уже дошли до темневшего в глубине двора строения, когда слева, за деревьями, лязгнули, открываясь, больничные ворота и дорога осветилась фарами приближавшейся кареты «Скорой помощи». Редников дернул Алю за руку, затащил за деревья, пригнулся.
Из машины вылезли двое дюжих санитаров, распахнули задние двери, вывели под руки упирающегося, нетвердо стоявшего на ногах молодого парня.
– Никита! — охнула Аля.
Дмитрий напряженно вглядывался в темноту. Санитары потащили парня к входу, мелькнуло в свете фар незнакомое одутловатое лицо, и Редников с облегчением выдохнул:
– Да нет, это не он. Тебе показалось.
Дождавшись, когда машину отгонят на задний двор, они снова направились к сараю. На двери болтался тяжелый проржавевший замок. Редников навалился плечом на дверь, с силой повернул дужку замка, и железо поддалось в его руках. Дверь, скрипнув, приоткрылась, повиснув на одной петле.
Из помещения пахнуло плесенью, затхлостью. Дмитрий Владимирович вошел первым, споткнулся о строительный мусор, валявшийся на полу, чертыхнувшись, отбросил его ногой в сторону. Он прошел вперед, зажег спичку. Высветилось низкое прямоугольное помещение, загроможденное старой больничной мебелью, метнулась по полу крыса.
