Татьяна Веденская - Ежики, или Мужчины как дети
– Сносились? – подняла бровь Лидия. – Ты их что, кому-то в аренду сдавала?
– Ну, не сносились, но… надоели до ужаса, – жеманно пожала плечами Ника.
– Действительно, аргумент, – фыркнула Лида.
– Да что с тобой? – возмутилась Ника. – Я тебя изо всех сил пытаюсь расшевелить, а ты?
– Слушай, Ник, может, не будешь меня шевелить? Тебе бы, кстати, лучше пошевелиться самой. Что-то ты поплыла, подруга. Если зад не сократишь, никакая шуба не поможет.
– У меня стресс! Я его просто заедаю! – вытаращилась Ника, в шоке от того, что Лида вообще осмелилась такое ей сказать.
– Какой стресс? – устало и зло переспросила Лида. – Что, Степанов пытается выбраться из могилки и отобрать у тебя сладкую жизнь?
– Что? – ахнула Ника.
– Слушай, ну какой стресс! Ты же плясать должна от радости. Да ты и пляшешь. Пойди купи себе шубу и не грузи меня своими большими проблемами и душевными травмами.
– Ты стерва просто! – ругнулась Ника. – И ты… ты мне завидуешь!
– Я-то? – усмехнулась Лида. – Это точно. Есть чему!
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Ника.
– Думаешь, ты выиграла джекпот? Да я бы ни за какие коврижки не согласилась поменяться с тобой местами.
– Уверена? – зло сжала губы Ника.
– Абсолютно. Думаешь, деньги дают свободу? Как раз наоборот, в таких случаях, как твой или мой, деньги хуже любого камня на шее – тащат на дно. Ты сейчас принимаешь деньги из рук Свитского, так знай, что тебе когда-нибудь обязательно придется эту руку вылизывать. И плясать под их дудку. Всегда.
– Ты просто злишься, что тебе они не стали платить, – после минутной паузы заявила Ника.
– Глубоко зришь. Фактически в корень, – насмешливо посмотрела на нее Лида. – Ладно, слушай, я что-то раздумала с тобой шубу выбирать. Плевать мне на твою шубу. Высади меня, я забыла, мне в аптеку надо.
– И еще что муж у тебя – инвалид без мозгов, вот что тебя бесит. Ты бы и рада была, чтобы он помер, да только он жив, – выпалила Ника фактически вдогонку Лиде, которая степенно вышла из Никиного джипа с выражением легкой брезгливости на лице и царственной рукой тут же поймала какую-то отечественную машину. На заднем бампере у нее была надпись: «Причал для чайников». Ника ругнулась про себя.
– Точно для чайников. Подумаешь, какая дрянь! – Но дрянь отбыла в обратном направлении, испортив Нике все настроение. Шубу она все-таки купила, но без всякого удовольствия. И потом оказалось, что шуба порченая, кстати. Пришлось вообще отослать маме в Тамбовскую область. А с Лидой Ника после того случая завязала полностью, хоть и жили они в двух шагах друг от друга и периодически сталкивались на КПП. Впрочем, Ника не стала особенно копаться в себе и в ситуации, не придала значения Лидиным словам, списав все на скверный характер, а где-то в конце ноября решила отправиться в отпуск – погреть усталые косточки на горячем песочке. Рядом с каким-нибудь горячим парнем желательно.
В этом, кстати, была проблема. Ника чувствовала, что все в ее жизни достаточно лучезарно и прекрасно, включая квартиру и две машины, но чего-то весьма существенного все-таки не хватало. Конечно, Ника была девушкой опытной, видавшей виды и много на своем веку уже испытавшей, окромя только той самой пресловутой Большой Любви, о которой она достаточно много читала в книгах, а еще больше смотрела по ящику. Степанов все-таки был скорее бизнес-проектом, вложением тела в дело для получения весьма убедительных дивидендов. Это было необходимо, это было неизбежно, и она это прекрасно понимала, еще сидя в Рогожкине и лицезрея опухшие лица и рано оплывшие торсы деревенских мужиков. Ориентируясь в бесконечном мире по глянцевым журналам, Ника училась с усердием отличницы тому, как носить платья, как делать макияж «смоки-айс», как вытягивать волосы щипцами и как добиваться их блеска с помощью пива и черного хлеба. Это была работа.
– В бляди готовишься? – интересовался двоюродный братец, наблюдая за ее страданиями над маникюром. – Смотри, там высокий конкурс. Иди лучше в шалавы.
– Сам иди, – огрызалась она. И посылала его туда, где он, собственно, и так находился по праву рождения. Но почему-то обижался, дурачок.
– Смотри, надо быть мягче. Мужики любят плюшевых баб.
– Где ты тут мужиков нашел? – язвительно добавляла она, радуясь в который раз, что она у мамы с папой одна. И что ей не приходится делить место под тамбовским солнцем, в квартире городского типа, окнами на коровник с какой-нибудь унылой сестрой. Потом, позже, когда в ее жизни уже мелькнет прекрасный принц Степанов (пусть и пьяный, пусть и совсем непохожий на молодого виконта), она попытается сделать все, чтобы никогда больше не вернуться в Рогожкино. И не видеть никаких братцев, и вообще сделать вид, что и не было их никогда.
При всей этой суровости внешнего мира, учитывая обстоятельства, можно смело говорить о смягчении вины пред самой собой. О любви Ника не думала никогда. Ее бизнес нуждался в постоянном внимании, Степанов так и норовил соскочить с крючка, не питал каких-то нежных чувств к Нике, а относился исключительно потребительски и чуть что – обещал выгнать в чем мать родила на историческую родину. Попытки осчастливить Степанова потомством не увенчались успехом. Видимо, многая лета в суровых условиях алкоголя, наркоты и риска для жизни (а также места не столь отдаленные, в которые «уж лучше вы к нам») сказались каким-то отрицательным образом на подвижности степановских сперматозоидов – потому что иного объяснения не было. Ника, одержимая сделать для себя оружие, не регламентируемое брачным контрактом и прочими обстоятельствами семейного кодекса – иными словами, ребенка, – обследовала у себя во внутренностях все, что только можно было просветить, ощупать и сдать на посев. Ничего! В смысле – абсолютно здоровая баба, сразу видно, выросшая на чистом сливочном масле, на деревенских просторах, где, чтобы пойти в школу, надо было сначала два километра пропилить пешком в любую жару или в стужу. Требовалось обследование Степанова, но это представлялось невозможным. А потом он вообще умер, и так удачно, что брачные контракты перестали создавать Нике проблемы.
И вот тут-то она и перешла к мысли о любви. Перешла одновременно с приземлением самолета на светлых цивилизованных землях Франции, в городе любви Париже, куда Ника летела, полная размышлений о гендерных вопросах. Французы, по ее представлениям, были идеальными кандидатами на роль молодого виконта. Тем более что здесь можно было найти (если хорошо поискать) и настоящего виконта. Это было и вовсе романтично – влюбиться в аристократа. И отписать маменьке на родину, в Рогожкино, что, мол, дорогая маменька, уезжаю я. Прощай, немытая Россия, здравствуй, Лазурный Берег моих грез.
