С милым рай в шалаше - Калина Ясина
— Что это было, Семён? "Цветочек", поцелуй?
— Не бери в голову, милая, это был спектакль для одного зрителя. Я слышал, что она тебе говорила и как оскорбляла. Как Андрей пить перестал, так она к нему клеится, он, вроде бы, не против, но это не моё дело. Как по мне, так она больная на всю голову, у неё бешенство матки, она к каждому мужику клеится, только никто её не еб… не спит с ней, поэтому и бесится. Как бы крыша у неё не поехала.
Семён подошёл к Андрею, положил руку на лоб.
— Горячий ещё. Напиши список, что ещё взять в аптеке, я вечером в область еду, встреча у меня там, вернусь завтра ближе к обеду. Точно его транспортировать нельзя? А то давай, отвезём в больницу.
— Нет, шевелить нельзя, не довезём. Если только на вертолёте, — а сама улыбаюсь, — справлюсь здесь, я знаю что делать. А список напишу.
— Да, я видел, ребята там у тебя трудятся, тётя Маша за ними блюдёт, командует. Хорошо. Кушать она им наготовила, так что не переживай, ставь нам бойца на ноги. Андрей нормальный мужик, только оступился чуток, смерть матери подкосила. А так помню его пацаном, ответственный и очень серьёзный был. Ничего, поправится, на ноги встанет, дом доделает, может, и женится. Давай, список пиши, а я дальше пойду, надо к Кузьмичу зайти.
Пока я список писала, Семён во двор ушёл.
Вот так и день прошёл, а ночью Андрюше хуже стало. Опять жар, бредит постоянно, маму зовёт. Выбилась из сил. Ни о чём не думается, ничего не желается. Что у меня дома творится, не знаю. Под утро только села около него в кресло и за руку взяла, чтобы если очнётся, то я почувствую.
И почувствовала, как Андрей тихонько мою руку сжал. Он пришёл в себя, облегчение какое! Я суечусь рядом с ним, говорю что-то, объясняю, напугал меня так, что я чуть с ума не сошла. И заревела, я думала, что потеряю его. Я знаю, как лечить, но чувства мешали, боялась совершить ошибку и сделать что нибудь не так. Мне было тяжело, но я брала себя в руки.
Он лежит передо мной бледный, измождённый, мне накормить его надо. Уже хотела бульон подогреть, как пришёл Семён, он ещё лекарства привёз. Разговариваю с ним на автомате, мысли все крутятся возле Адрюши. Он опять кашляет, боюсь, что захлебнётся, помогаю. Надо накормить, силы восстанавливать. Надо на ноги его поставить и… отдать другой, пусть будет счастлив.
Семён уехал, а я кормлю Анрюшу, плохо ещё ест, сил совсем нет, с перерывами, но доедает порцию. Я почти довольна.
Смотрю на него и хочется улыбаться, хочется сказать: "ложечку за маму, ложечку за папу". Наверное, если бы он тоже любил меня, я так бы за ним и ухаживала с нежностью и любовью. Я бы гладила его по щеке, целовала бы его губы. Так хочется прикоснуться к нему по-особенному, а не как к больному.
Только вздыхаю. Зачем я себя так наказываю? Мне нужно отстраниться от него, но я не могу.
Я как-то не отслеживаю тот момент, когда Андрей положил мне на коленку свою руку, это место жаром обдало. Еле слышно прохрипел моё имя, и жар разлился уже по всему телу. Оно реагирует на его прикосновения, даже такие слабые. Не хочу убирать его руку, сделаю вид, что не заметила. И так хочется прижаться к нему всем телом, окутать его своим теплом, согреть, исцелить. Мой любимый Андрюша. Как же так получилось, что он запал мне так глубоко в душу, не вырвать? И эта же самая душа болит и плачет от неразделённой любви.
Но я сильная, я справлюсь. Вот сейчас поставлю его на ноги и отпущу. Отпущу же? Я не буду его принуждать или отбивать, пусть всё идёт как идёт. С самой смерти родителей не была я ни дня счастливой, и не надо начинать.
Глава 25
АЛИНА
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
На следующий день Андрею уже стало легче, он сам садится и в туалет ходит сам. Пыталась его накормить, но не даёт, ест тоже сам, медленно, с отдыхом, но сам. Самостоятельный мой.
Я не стала сидеть с ним рядом целыми днями, у меня теперь есть работа, буду приходить утром и вечером, уколы ставить. Баба Маша за ним присматривает.
Андрей не разговаривает со мной, ну как не разговаривает, на вопросы о самочувствии отвечает, но ничего лишнего. Это даже хорошо — отношения врач — пациент.
Мне звонили с областной больницы. Разговор вышел просто замечательный. Позвонила женщина, голос грубоватый.
— Ворохова Алина Геннадьевна?
— Да, я вас слушаю.
— Вы фельдшер в деревне Семёновка.
— Да.
— Какого хрена вы написали на нас жалобу в Минздрав? У нас и так проблем хватает, ещё из-за какой-то дыры мы пиздюлей получаем. Откуда ты вообще взялась? Не успела устроиться, уже командовать начинаешь, претензии предъявляешь. Сиди там у себя в норке тихо, мышь, и не высовывайся. Будет финансирование на ваш район — получите свою подачку. Не было у вас фельдшера два года, лечились же как-то, так и дальше лечитесь своими травками.
Я слушала её истерики, не хотела перебивать, пока она слюной брызжет, хорошо, что мы по телефону говорим. Наконец она остановилась.
— Представьтесь, пожалуйста, как мне к вам обращаться?
— Валентина Николаевна.
— А должность вашу можно? Чтобы знать, в каком направлении разговор вести.
— Твою мать, интеллигенцию сраную занесло в глушь поганую. Главбух я областной больницы.
— Очень приятно познакомиться, Валентина Николаевна. Во-первых, я записываю наш разговор на телефон. Это не угроза, а констатация фактов. — Слышу глухие маты, видно, трубку телефона прикрывает рукой, но выход эмоциям даёт знатный. — Во-вторых, жалобу на вас я не писала, а попросила профинансировать медикаменты и оборудование во вновь открывшийся фельдшерский пункт в деревне Семёновка.
— Какое финансирование вашей дыры? Нам тут самим ни хрена не выделяют, ни на что не хватает. А вы тут список выкатили, частную клинику можно открыть.
— Валентина Николаевна, вы успокойтесь. Я понимаю, что у вас нервная работа и вы стараетесь её делать правильно. У меня тоже работа, и мне тоже её надо делать. Вы знаете, где находится населённый пункт Семёновка? Вы знаете, что к нам даже скорая с районного центра не едет, потому что моста нет, а от него ещё четыре километра до деревни, а соседний мост в десяти километрах, это двадцать
