Шахта дьявола - Кай Хара
Тьяго молчит так долго, что я снова смотрю на него. Когда я это делаю, я обнаруживаю, что он смотрит на меня, его глаза сияют острым интересом. В его взгляде есть что-то такое, что кажется совершенно обнажающим, как будто он смотрит сквозь поверхность и снимает каждый слой, чтобы обнажить меня до глубины души.
— То, что он не видит, насколько ты исключительна, не означает, что я не вижу. Вот почему ты мне нужна.
Нужна, а не хочу.
Я была бы дурой, если бы восприняла эти слова как нечто большее, чем непреднамеренную ошибку. Тем не менее, мое сердце замирает в ответ. Его слова звучат правдоподобно, как будто он умоляет меня поверить ему. Но он мастер-манипулятор — как я могу доверять всему, что он говорит?
— Ты ранил моего друга. Зачем мне вообще идти к тебе, если ты с такой же легкостью можешь причинить мне боль?
— Я причиню тебе боль, amor , — обещает он, заставляя меня дрожать. Почему-то я чувствую не страх, а волнение. — Я накажу тебя за то, что ты была плохой девочкой, но тебе это чертовски понравится.
— Затем-
— Но я также позабочусь о том, чтобы никто никогда тебя не трогал. Ты будешь моей королевой, и я буду защищать тебя до последнего вздоха, если придется. Все, что нужно, чтобы обезопасить тебя, я сделаю это, не моргнув глазом.
— Но ты не сможешь защитить меня от себя.
— Вернись, и я покажу тебе, насколько приятной может быть боль и подчинение. Ты будешь умолять меня сделать все, что я хочу, потому что в глубине души ты этого хочешь. Осталось только заставить тебя признать это.
Я качаю головой, игнорируя его. — Почему ты не можешь найти кого-то другого, я не понимаю. Ты меня даже не знаешь.
— Я знаю, что ты моя.
Он говорит это категорически, веря в это горячее, чем я когда-либо во что-либо верила за всю свою жизнь.
— Откуда?
— Я понял это в тот момент, когда увидел тебя.
— И тебе этого достаточно?
— Это все, что имеет значение. Ты единственная жена, которую я хочу.
Его собственнические слова разжигают мою кровь, заставляя меня дрожать.
— Мне нужен муж, который не убивает людей. Тот, кто не причинит вреда моим друзьям или не хочет причинить вред мне, — говорю я, качая головой. Мы ходим по кругу. Это была ошибка. — Сейчас я положу трубку.
Его глаза сверкают. — Думаю, тогда Дагни выполнила свою задачу.
Его угроза кристально ясна; он даже не удосуживается это скрыть. Лед сковывает мой позвоночник.
— Я просила тебя не причинять ей вреда.
— Единственный человек, который может меня о чем-то спрашивать, — это моя жена. Ты очень ясно дала понять, что это не ты, — говорит он шелковистым голосом. — Итак, скажи мне — что ты дашь мне взамен?
Мы торгуем жизнью моей подруги, и все, на чем я могу сосредоточиться, — это его губы. Какими пухлыми они выглядят, как они двигались и танцевали рядом с моими, когда он меня целовал.
Раньше мной управляла логика и мой разум. Я понятия не имею, что случилось с этой версией меня и смогу ли я когда-нибудь вернуть ее, но она мне определенно нужна прямо сейчас.
Сжав челюсти, я закатываю глаза. — Я буду ненавидеть тебя так же сильно, как ненавижу тебя прямо сейчас, а не экспоненциально больше, чем завтра, если ты убьешь ее.
— Я уже говорил тебе, что не имеет значения, что ты обо мне думаешь. Я думаю, ненависть ко мне тебя заводит.
— Ты страдаешь тяжелым бредом.
— Надеюсь, у Дэгни готово завещание.
— Подожди, — восклицаю я, уже в отчаянии и ища, что бы ему предложить. — Я… я позвоню.
Он смотрит на меня, не мигая, долгие мгновения. Настолько долго, что я начинаю задаваться вопросом, не прервался ли звонок и не остался ли я просто с застывшим кадром с ним.
— Ты здесь?
— Да, — наконец говорит он.
— Я позвоню еще раз. Это ужасная идея, но, если не считать моего возвращения в Лондон, это единственное, что я могу придумать, что он мог бы принять. — Мы можем говорить.
Когда он отвечает, его голос груб до неузнаваемости.
— Когда?
— Я не знаю.
— Сегодня вечером.
— Что? Нет. — Почему он хочет снова поговорить со мной сегодня? — Я решу, когда.
— Завтра, — приказывает он.
— Тьяго, я повешу трубку прямо сейчас, и ты никогда больше обо мне не услышишь, если оттолкнешь меня.
— Ладно, — угрюмо соглашается он. — Но это должно произойти на этой неделе. Ещё немного, и мой палец на спусковом крючке забеспокоится.
— Ты животное.
Медленная, самодовольная ухмылка растягивает его губы и поражает меня прямо в самое сердце. — Ты ничего не видела.
От сексуального подтекста его заявления у меня по всему телу пошли мурашки.
— Я вешаю трубку, — объявляю я.
— Хорошо, амор . Я буду скучать по тебе.
Я делаю паузу, понимая, что никто, кроме моей мамы, брата и Дагни, никогда не говорил мне этих слов. Ни с кем из моих прошлых отношений, ни с кем-либо из моих друзей.
Он остается на линии и наблюдает за мной. Жду, пока я завершу звонок. Я ловлю себя на мысли о том, чтобы проследить языком каждую его татуировку.
— Я не вернусь; ты знаешь, что это так?
Я уже говорила это раньше, но на этот раз все по-другому. Я хочу, чтобы он услышал искренность моего голоса, категорическую истинность моего заявления.
Если я ожидала, что он зарычит или рассердится, он меня удивил. Он просто откидывается на спинку стула и обхватывает одной рукой кулак другой.
— Я знаю.
— Ты меня отпустишь? — удивляюсь я.
Возможно, даже немного разочарован.
— Нет, амор . — Он медленно качает головой, как будто то, что я только что сказал, — самая нелепая вещь, которую он когда-либо слышал. — Я собираюсь выследить тебя и сам притащить сюда, как ты и хочешь.
— Удачи в этом, — легкомысленно отвечаю я.
Удовлетворенная улыбка, которую он мне дарит, пробирает меня до костей. Это почти неестественно в своем удовлетворении.
— Между уверенностью и высокомерием существует очень тонкая грань, — отмечает он.
Моя рука сжимает телефон, моя собственная улыбка напрягается. — Что это значит?
