Уничтожь меня - Мишель Хёрд

— Сядь на диван.

Аврора не выглядит такой уверенной, но, не споря, она садится, мгновенно скрещивая ноги, чтобы спрятать от меня свою киску.

Уголок моего рта приподнимается в ухмылке, когда я наклоняюсь к ней, хватаю ее за футболку и стягиваю ее через голову.

— Нет смысла прятаться, моя маленькая лань. Я собираюсь увидеть, попробовать на вкус и оттрахать каждую частичку твоего тела.

— Господи, Миша, — выдыхает она. Похоже, она разрывается между ужасом от моего выбора слов и возбуждением от них.

Мрачно усмехнувшись, я говорю:

— Я обещал развратить тебя. — Я расстегиваю ее лифчик и бросаю ткань куда-то в сторону окна. — Я лишь держу свое слово.

Опустившись на колени у ее ног, я кладу руки ей на колени. Блуждая взглядом по ее упругим сиськам и мягкому животу, я раздвигаю ее ноги, чтобы увидеть киску, ради которой я рискую жизнью.

— Безупречна, — выдыхаю я с абсолютным благоговением.

Она богиня, и я готов поклоняться ей.

Буквально.

Мои ладони движутся вверх по внутренней стороне ее бедер. Мой взгляд скользит к ее лицу, и я наблюдаю, как она становится такой чертовски нервной, что задерживает дыхание.

— Дыши, моя маленькая лань, — приказываю я.

— Сидеть с раздвинутыми ногами, пока ты пялишься на мои женские части тела, очень неловко, — признается она.

Я усмехаюсь.

— Это недолго будет неловко. — Мои руки достигают вершины ее бедер, и когда мой большой палец слегка касается ее клитора, ее тело вздрагивает, а по коже бегут мурашки.

— Держись за что-нибудь, — предупреждаю я ее, наклоняясь вперед. Мои руки скользят по ее попке, и я притягиваю ее к себе. — Тебе понадобится поддержка.

Ее расширившиеся глаза вызывают у меня мрачную усмешку, прежде чем я опускаю голову и провожу языком по ее клитору.

— Миша, — шипит она, ее слова пронизаны смущением и неуверенностью.

Затем я, блять, впиваюсь в ее киску, как умирающий с голоду мужчина.

— Господи! — восклицает она. Ее рука хлопает по дивану, ногти впиваются в ткань, а ее задница отрывается от подушки.

Когда мои зубы касаются ее клитора, ее брови сходятся вместе. Похоже, она вот-вот заплачет, но вместо этого ее губы приоткрываются, и с них срывается жалобный стон.

Наши взгляды встречаются, когда я пожираю ее киску, пока ее тело не напрягается, и она не кричит:

— Миша… Боже. Помоги.

Я дразню ее, обводя большим пальцем ее вход, одновременно посасывая и покусывая ее клитор, пока ее задница снова не отрывается от дивана, а тело не начинает биться в конвульсиях. Ее бедра начинают жадно вращаться, пока ее киска трется о мой рот и подбородок, ища любого трения, которое она может получить.

Моя свободная рука скользит по ее животу и поднимается к груди, мои прикосновения властные и жесткие. Я сжимаю ее упругую грудь, а затем растираю ее сосок, превращая его в твердый бутон между пальцами. Потянув за него, я вырываю из нее еще один стон, когда она начинает отходить от оргазма.

Я целую мягкие короткие завитки между ее ног, на животе и в области живота.

Затем я вижу шрам, оставшийся после того, как она получила травму во время падения. Поднося пальцы к метке в форме полумесяца, я касаюсь его с абсолютным благоговением. Наклоняюсь вперед и осыпаю поцелуями неровную линию, а затем поднимаюсь вверх по ее телу.

— Вау, — шепчет она с благоговением, когда, наконец, отходит от оргазма.

Я хватаюсь за другой ее сосок, покусываю и посасываю его, позволяя себе на мгновение насладиться ее совершенным телом.

Руки Авроры скользят в мои волосы, ее пальцы перебирают короткие пряди.

Я чертовски кайфую от аромата ее возбуждения, звуков, которые она издает, и ощущения ее тела.

Господи, я под таким кайфом, что сомневаюсь, что когда-нибудь снова вернусь к реальности. Вот где я хочу умереть.

— Боже, Миша, — бормочет она в оцепенении от удовольствия. — Это потрясающее ощущение.

— Приготовься, моя маленькая лань. Я еще далек от того, чтобы закончить с тобой.

Глава 19

Аврора

Есть рай, а есть руки и рот Миши на мне.

Это неописуемо.

Мое сердце трепещет быстрее, чем крылья колибри, а дыхание становится не более чем прерывистыми вздохами.

Видеть этого силовика Братвы на коленях передо мной — афродизиак прямо в мое сердце.

Его волосы растрепались от моих пальцев, перебирающих темные пряди. Его глаза полны соблазна и греха.

И я словно воск в его руках.

Господи, господи Боже.

Сильные эмоции к Мише переполняют меня, и момент становится настолько напряженным, что я не могу ясно мыслить.

Я мечтала об этом моменте два года. Я оплакивала его потерю, но не могла отказаться от своей мечты. Теперь, когда это стало реальностью и я могу разделить этот опыт с Мишей, я твердо намерена найти способ, чтобы мы были вместе.

Я не могу его отпустить. Во мне нет такой силы.

Язык Миши ласкает мой сосок, и смущение от того, что я обнажена перед ним, давно прошло.

Потянув за рубашку, я стягиваю ткань через его голову, чтобы мои глаза могли насладиться твердыми линиями его груди.

Внезапно он перекидывает меня через плечо, и пока с моих губ срывается смех, он несет меня в спальню, где бросает на кровать.

Мое тело подпрыгивает, а невероятно счастливая улыбка кривит губы.

Миша расстегивает пуговицу на своих брюках, и мои глаза увеличиваются от зрелища, которое я получаю, когда он тянет молнию вниз.

Когда он стягивает ткань брюк и боксеров, мои губы приоткрываются, а брови взлетают до линии роста волос.

Аааа… ладно. Это будет больно.

— Ты принимаешь противозачаточные?

Мои щеки вспыхивают от его прямого вопроса. Тем не менее, я отвечаю:

— У меня ВМС11.

— Почему не таблетки?

Я хмурюсь от его странного вопроса.

Разве люди обычно ведут такие подробные разговоры перед сексом?

Миша ставит колено на кровать, когда я отвечаю:

— Мой отец хотел чего-то более… постоянного. На случай, если меня похитят и…

Он подается вперед, закрывая мне рот рукой, чтобы я не смогла закончить фразу.

— Я понял, о чем речь, — ворчит он, совсем не выглядя счастливым.

Проходит секунда, прежде чем мы оба осознаем, что наши обнаженные тела соприкасаются. Я чувствую, как его твердый член упирается в мое бедро, и мой живот сильно сжимается, словно призывая его стать со мной единым целым.

Выражение лица Миши становится нежным и собственническим, и я теряюсь в синеве его глаз.

Эти глаза стали моей погибелью. У меня не было ни единого