Номер с золотой визитки - Ксения Шишина
— Я знаю. Знаю и верю тебе, и мне так чудовищно стыдно, что я позволила себе засомневаться и наговорила тебе целую кучу неприятных и обидных вещей.
— Я уже, честно, всё забыл. А ты имела на это полное право. Уверен, что ты в любом случае не желала мне зла.
— Конечно, не желала, Джейден. И мне ужасно, ужасно жаль.
— Всё уже позади.
— Нет, ты не понял. Мне ужасно жаль твоих родителей… Жаль, что меня не было рядом, когда этот день только начинался, — поясняет она со слезящимися глазами. Тут же я порывисто отворачиваюсь, потому что, если вдруг до этого дойдёт, не хочу, чтобы она увидела, как я теряю расположение духа и позволяю эмоциям взять надо мной верх.
Она сильная женщина, и я обязан ей соответствовать, даже если наши отношения не продлятся долго, и не могу позволить себе расклеиться. Одно дело, если это происходит на кладбище, где не я первый, и не я последний, и совсем иное, если придётся собирать себя по кусочкам на глазах другого человека. Это не укладывается в мою картину мира. Но я уже не успеваю совладать с собой и словно со стороны слышу собственный всхлип, а сразу после вокруг моего живота возникает кольцо, образованное женскими руками, и в мою спину утыкается своим лбом Кимберли.
— Но теперь ты здесь, и это всё, что имеет значение.
— Я буду здесь до тех пор, пока ты нуждаешься во мне, — заверяет меня она.
Я лишь киваю, потому что не могу сейчас говорить. Не из-за опасений, что мой плач будет услышан, а в силу того, что она может уловить то, что после множества лет осознания собственной никчёмности с ней мне даже вечности может не хватить. Возможно, в планы Кимберли это совсем не входит, и она имела в виду вовсе не то, что пришло мне на ум. Если правда действительно такова, я пока не хочу её знать. Я хочу ещё немного побыть эгоистом. Это ведь не запрещено законом?
Глава одиннадцатая
Я снова и снова произношу про себя её фразу, каждый раз преобразовывая порядок прозвучавших слов в надежде, что смысл сказанного вдруг возьмёт и изменится, но от перемены мест слагаемых сумма, как известно, не изменяется. Неважно, как сильно я стараюсь увидеть иной итог, ситуация остаётся ровно той же самой. Всё сводится к тому, что меня взяли и полюбили. Это сделала Кимберли, и эти слова так легко срываются с её уст, будто ей уже доводилось признаваться в подобных вещах кому бы то ни было. Но я знаю, знаю и чувствую, что в этом отношении являюсь первым, и осознание всех этих вещей пронзает меня до самых костей, проникает в мои мышцы и начинает струиться в моих венах, одновременно со всем этим заставляя моё тело, словно переставшее мне принадлежать, будто одеревенеть. Перед глазами невольно возникают картинки нашего недолгого всего-то трёхнедельного знакомства. Они сменяют друг друга, словно в калейдоскопе, и чем дальше развивается этот процесс, тем всё больше мне становится дурно. Я вспоминаю, как Кимберли вступилась за меня, на тот момент ещё незнакомца. Как переживала обо мне, даже когда опасность грозила ей. Как неоднократно ставила во главу угла мои потребности, нужды и желания. Как заботилась обо мне, словно мама. Как отчаянно стремилась стать моим другом. Как постепенно разрушила все мои стены. Как мастерски сломила и без того давшую слабину оборону. Как сделала неправильные выводы, но, осознав свою ошибку, нашла меня и вернулась в мою жизнь так искренне, что у меня не возникло и мысли о том, чтобы этого не допустить и не простить. Как дарила мне всё утешение, на какое только была способна, когда я больше всего нуждался в её присутствии. Как видела мои слёзы, но не отворачивалась и наоборот становилась лишь ближе. И наконец то, как, поддерживая день за днём, заменила собой весь мир. В глубине души я понимаю, что мне нечему удивляться. Конечно, она полюбила, ведь в силу своего характера и своей чистой, открытой и доброй души никак иначе, пожалуй, бы не смогла. В противном случае это была бы уже не Кимберли, которая знает меня лучше, чем я сам себя знаю. Потому что, пока я только обдумываю соответствующую мысль, Кимберли оперативно срабатывает на опережение и, будто забравшись в мою голову, запрещает мне говорить то, что я действительно собирался сказать. Я, и правда, намеревался подставить под сомнение свершившийся факт, оспаривать который вообще-то совершенно не моя прерогатива, и найти тысячи причин, по которым меня невозможно любить ни ей, ни кому-либо ещё. Но она безукоризненно права. Мы живём в свободном мире, и, хотя он не всегда справедлив и честен, нигде не сказано, что один человек может указывать другому, как жить, чем заниматься и кого любить. Это исключительно её выбор и её решение, которое может разорвать её душу в клочья, разбить ей сердце и оставить на распутье. Но Кимберли вольна распоряжаться своей жизнью так, как ей только заблагорассудится. У меня нет единого права вставать у неё на пути и мешать ей в этом. По объективным причинам это причиняет боль, ведь я не могу не думать, что будет с ней в случае моего невозвращения, и, тем не менее, с правдой не поспоришь. А истина такова, что меня сочли достойным любви, я смог вызвать сильные чувства и эмоции, а значит, хоть кто-то пронесёт память обо мне через всю свою жизнь, если со мной вдруг что случится. Это ли не то, о чём мы все в глубине души мечтаем и чего желаем? Чтобы о нас помнили и не забывали? Я уже и не надеялся обрести кого-то, кто увидит во мне родственную душу и просто хорошего человека.
