Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья
Эля пожала плечами и встала.
– Посмотрите?
– Конечно, посмотрю. Ты меня заинтриговала.
***София Аристарховна долго и молча смотрела в сейф. Даже голову наклонила. Потом поправила на носу очки и обернулась к Элине.
– Эля, деточка, тебя не затруднит принести из прихожей мою сумку?
Пока Эля ходила в прихожую, она гадала, что там у Софии Аристарховны в сумке? Набор для определения подлинности – если такой бывает, конечно?
Там оказались тонкие нитяные перчатки. Их София Аристарховна и надела, прежде чем достать иконы из сейфа. Она вынимала иконы по одной, тщательно их осматривала, поворачивая в разные стороны, подходила к окну, чтобы на них падало больше естественного света. И, наконец, вернула все иконы в сейф и стянула перчатки.
– Поразительно, – женщина покачала головой. – Просто поразительно.
– Что именно поразительно? – Эля чувствовала, что почему-то начинает волноваться.
– Ты говоришь, будто Валя утверждал, что это подлинники?
– Ну… да. Валентин Самуилович так говорил. Что они старинные. И ценные. И что надо их отдать в музей. Но не успел. Я вот и подумала, что надо завершить и исполнить его желание…
Эля замолчала под взглядом Софии Аристарховны.
– Это подделка, Эля, – негромко проговорила Воробьева. – Причем очень грубая. То есть вот даже не надо быть экспертом, чтобы понять, что это не подлинник.
– Но как же… как же так?.. – прошептала совершенно потрясенная Эля.
– Вот и я себе задаю этот вопрос – как? – София Аристарховна скручивала в пальцах перчатки. – Валентин не был экспертом, но на общем уровне он об иконах кое-что понимал. Мы о них довольно часто говорили – он умел слушать, а меня хлебом не корми – дай поговорить о любимом деле. Валя должен бы понять… знать, что это подделка. И я не понимаю, зачем он утверждал, что… Скажи, они у него давно?
– Очень давно, – отозвалась по-прежнему растерянная Эля. – Несколько десятков лет.
– Тогда я совсем ничего не понимаю. И почему он мне ничего никогда о них не говорил? Ладно! – София Аристарховна решительно повернулась. – Пойдем-ка, Элечка, еще чаю попьем. Я постараюсь разузнать все, что можно, по этому вопросу. А ты пока ни о чем не думай и занимайся своим проектом, договорились?
– Договорились. А у меня еще шоколад вкусный есть. Хотите?
– Хочу.
***– Тихий, слушаю.
Ему ответили после паузы.
– Петр Тихонович, вас тут ожидают.
– Пусть ожидают, – раздраженно отозвался Петр, поворачивая руль. – Я только из прокуратуры вышел. Минут через тридцать буду.
– Он с самого утра. Под дверью ждал.
– Людмила, что ты мне, на жалость давишь, что ли?! – после разговора с прокурором Петр был не в самом радужном настроении. Нет, на секретаря срываться не дело, конечно, но… – Кто там такой настойчивый?
– Евгений Поварницын.
Нога сама собой дернулась на педали тормоза. Сзади оглушительно засигналили.
– Люся, ты в курсе, что он у нас в розыске?!
– В курсе. Потому и звоню.
– Так, срочно найди Кораблёва, он все сделает! Или нет, я сам ему позвоню! А ты не спускай с него глаз, поняла меня?!
– Поняла, – немного обиженно отозвалась Людмила и отключилась.
Нет, маловероятно, конечно, что Поварницын куда-то теперь денется. Тем более. Люся говорит, что с утра ждет. Но все же… Неужели явка с повинной? Вот же непредсказуемый типчик!
– Арсений, привет. Ты на месте? Так, плюнь на Макарова и дуй к нам. У нас там Поварницын явился. Именно. Бегом!
***Петр молча смотрел на Поварницына. Поварницын так же молча, исподлобья, смотрел на Петра.
– Ну, рассказываете, Евгений Валентинович. Я очень соскучился по нашему общению.
– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал, – поведение Поварницына за то время, что он провел в бегах, изменилось. Как и он сам. Он осунулся, кажется, похудел. Взгляд загнанный и, одновременно, упрямый. – Отца я не убивал. А вы… вы делайте, что там вам положены.
– Не сомневайтесь. Мы всегда делаем, что положено. Где же вы были так долго, Евгений Валентинович? Мы вас прямо потеряли.
– А можно задавать мне вопросы напрямую, без этих ваших подколов?! – неожиданно огрызнулся Поварницын. Однако. Что там думал Петр про загнанного зверя? Про зайца, который может задними лапами живот человеку вспороть? В Евгении Поварницыне определенно поубавилось маменькиного сынка, зато проявилось что-то другое. Какая-то жесткость. Теперь в его способность огреть папашу бронзовым бюстом по голове верилось гораздо легче.
– Можно, – легко согласился Петр. – Итак, почему же вы скрывались, Евгений Валентинович? Если не виновны?
– Испугался! – с вызовом ответил Поварницын. – Вам знакомо такое состояние, гражданин следователь? Можете считать меня трусом, мне все равно – но я испугался!
– Чего же?
– Что меня арестуют! Посадят в тюрьму!
– Что же изменилось сейчас – раз вы сами пришил к нам? Страх прошел?
– Очень смешно! – снова огрызнулся Поварницын. А потом вздохнул – и как-то вдруг весь опал и поник – словно из воздушного шарика выпустили весь воздух. Вяло махнул рукой. – Что же я – всю жизнь буду прятаться? Если не смогу доказать, что это не я, если не поверят мне, то и… То и то! – махнул рукой, в этот раз энергичнее.
Любопытный все-таки у профессора сын уродился.
– Скажите, пожалуйста, Евгений Валентинович, что вы знаете об иконах, которые хранились у вашего отца?
Поварницын вполне натурально вытаращился на Петра.
– Ничего не знаю. Какое мне дело до икон? Я по церквям не хожу.
– То есть, вы не знали, что у вашего отца в сейфе хранятся старинные и ценные иконы?
– Я даже понятия не имел, что отца есть сейф! – запальчиво ответил Поварницын.
Очень натурально, Станиславский был бы доволен.
– А откуда тогда в сейфе с иконами ваш волос?
– Чего?!
– В сейфе с иконами обнаружен волос, относительно которого у нас есть косвенные причины предполагать, что он принадлежит вам.
– Быть этого не может! Знать не знаю ни о каком сейфе и ни о каких иконах!
– Хорошо. Кораблев, оформи.
Поварницын шарахнулся от шагнувшего к нему с ножницами Арсения.
– Вы… вы чего?! Вы… что вы творите?!
Петру показалось, что еще чуть-чуть – и прозвучит хрестоматийное «Волки позорные!».
– Евгений Валентинович, успокойтесь. Никто вам никакого вреда не причинит. Лейтенант Кораблев возьмет у вас срез волос для проведения генетической экспертизы. Если вы утверждаете, что не знаете о сейфе – то экспертиза подтвердит, что волос в сейфе – не ваш. Сдать генетический материал – в ваших же интересах. Если вы и в самом деле невиновны.
Петру было и в самом деле интересно, как поведет себя Поварницын. А тот продолжал настороженно смотреть на Кораблева с ножницами.
– Генетический материал – это… это волосы?
– Да.
– А много его надо сдать? – Поварницын нервно провел рукой по своей редкой шевелюре.
Вопрос прозвучал как-то совершенно по-детски. Поварницын что, думает, с него тут все волосы срежут в интересах следствия? Петр протянул руку к Арсению, в которую тот вложил ножницы и пакет для сбора материала.
– Евгений Валентинович, давайте, вы сами срежете волосы – сколько не жалко – и положите вот в этот пакет.
– Сам? – голос Поварницына звучал неуверенно, а сам он все так же подозрительно косился на ножницы – обыкновенные офисные ножницы для бумаги, с тупыми кончиками, между прочим!
Петр положил ножницы и пакет на стол перед Поварницыным.
– Сами.
Сын профессора Конищева какое-то время молча смотрел на положенное. А потом решительно взял ножницы и быстрым движением выхватил себе целый клок волос над левым ухом. Волосы упали точнехонько в пакет, который Поварницын резко протянул Петру.
– Этого хватит?
Пакет забрал Арсений. Как и ножницы.
– Хватит. Петр Тихонович, я к Макарову.
– Давай. И скажи конвойному, чтобы увели, – Петр кивнул в сторону Поварницына.
