Не отдавай меня ему (СИ) - Ульяна Николаевна Романова

— У Марии очень серьезное заболевание, — начал доктор, старательно подбирая слова.

— Это я уже понял. Как ее вылечить?

— Честно? Никак. Не горячитесь, молодой человек, иначе я вызову охрану. По закону я не имею права вам ничего рассказывать, но… Жалко девчонку, хорошая.

— Мне нужно хоть что-то… — взмолился я.

Вяземский опустил голову, снова собираясь с силами:

— Я тебе так скажу. После того как ко мне на стол попали ее анализы, я запросил консилиум. Отправил их своим коллегам, но все настроены решительно — операция невозможна. Может, если бы она пришла полгода назад, кто-то бы смог, но сейчас… Опухоль почти вплотную к дыхательному центру. Эта та часть мозга, которая заставляет нас дышать. Заденем — и все. Никто не хочет идти на такой риск, учитывая, что у опухоли нет четких границ.

— И что, просто дать ей умереть? — цепляясь за последнюю ниточку надежды, прохрипел я.

Доктор поднялся со своего места, спрятал руки в карманы медицинского халата и отвернулся к окну:

— Я работаю уже двадцать лет, парень, и до сих пор не научился сообщать такие новости. Кто ты ей?

— Жених, — я опустил голову и устало потер лицо ладонями.

— Она умрет легко, — каждое слово Вяземский выдавливал из себя, — просто перестанет дышать. Девяносто девять процентов смертей происходит во сне. Она спокойно уснет, без боли.

Я резко подскочил с места и ударил кулаком об стол:

— Должен быть выход.

Вяземский спокойно обернулся, никак не реагируя на мой приступ.

— Можно попробовать в Москву, но…

— Но… — вскинулся я.

— Повторю: обратилась бы она полгода назад… Сейчас есть множество инновационных программ, в Москве могли бы попробовать остановить рост опухоли. Но вероятность полного избавления очень мала. Максимум — ремиссия.

Я сжал ладони в кулаки, неистово желая вынести пессимисту челюсть. Но что-то остановило. И заставило посмотреть ему в глаза.

— Дайте номер клиники в Москве, — потребовал я.

— Держи. Мой тебе совет, парень: ей нужен сейчас полный покой и как можно больше положительных эмоций. Послушай меня. Я видел тысячи пациентов в этом кабинете. Тысячи. И такие опухоли, как у твоей невесты, я видел не одну. Кто-то боролся, кто-то просто доживал свои дни, но итог один. То, что я сейчас скажу… Это не те слова, которые должен говорить врач, но… Ей недолго осталось. И у тебя два варианта. Обречь ее на болезненное лечение, «химию» и потратить все, что у тебя есть. А можешь скрасить ее последние месяцы жизни. Потрать эти деньги на путешествие, дай ей эмоций. Пусть перед смертью она радуется жизни, а не проводит время в больнице.

— Да пошел ты! — процедил я.

Я забрал визитку, спрятал в карман, забрал все анализы и молча вышел в коридор. Хлопнул дверью, сжал зубы и со всей дури впечатал кулак в стену.

Мне казалось, что меня и самого заперли в клетку из четырех стен и запечатали выход.

Вернулся в машину, схватил мобильный, достал визитку и позвонил в клинику.

Спустя пятнадцать минут готов был ехать в Москву и разобрать ее к чертям, когда меня футболили от одного специалиста к другому. Наконец, меня соединили со светилом, и он потребовал все анализы Маши скинуть ему на электронную почту для ознакомления.

И выставил счет. За консультацию.

Я отправил нужную сумму банковским переводом и ждал, барабаня пальцами по рулю.

А через тридцать минут мне перезвонили:

— Мы не даем гарантий, но вы можете приехать и лично встретиться с доктором. Постараемся подобрать для вас лечение…

— Ее можно вылечить? — перебил я.

— Полностью — нет. Но можем попробовать отсрочить неизбежное…

Дальше я ничего не слышал. А в голове поминальным звоном отдавались слова Вяземского: «И у тебя два варианта. Обречь ее на болезненное лечение, „химию“ и потратить все, что у тебя есть. А можешь скрасить ее последние месяцы жизни. Потрать эти деньги на путешествие, дай ей эмоций. Пусть перед смертью она радуется жизни, а не проводит время в больнице».

Мне на почту пришел прайс от московской клиники. Посмотрел на цифры и охренел от стоимости одного приема.

— Сука-а-а-а-а! — я замолотил ладонями по рулю. — Не может быть, чтобы не было выхода! Не может!

Резко запрокинул голову, ударяясь затылком о подголовник и задыхаясь от гнева и боли.

Маша, блядь ты такая, Маша! Почему ты не следила за своим здоровьем? Почему не обратилась к врачу полгода назад? Почему ты сама себя убивала? Методично, медленно и прицельно!

В тот момент я ненавидел все. Даже ЕЕ. За то, что затянула, не обратилась вовремя к специалисту.

За то, что снова ворвалась в мою жизнь и теперь окончательно ее уничтожила! Меня уничтожила.

Хмыкнул и понял, что щекам мокро, а я почти ослеп от слез, застилающих глаза.

Давно не плакал. Слишком давно. Такой слабости я себе не позволял многие годы.

— Сука, как же я тебя ненавижу, Маша! — раненым зверем прорычал я.

Мотал головой, вытирая щеки тыльной стороной ладони, и смотрел на снегопад. На людей, идущих мимо, у которых была надежда на выздоровление.

Подпрыгнул на месте, когда мобильный ожил, а на экране высветилось «Маша».

— Собирайся, — велел я в трубку, — я сейчас приеду.

— Куда? — сонно поинтересовалась она.

— Буду учить тебя чинить тачки. А потом кататься на коньках.

Глава 26

Марат.

Я разбирал дорогую тачку, вдыхая аромат натуральной кожи, и понимал, что попал в параллельную вселенную, где крутятся большие бабки. Только смотрел на этот праздник жизни со стороны.

Мне нужно было где-то достать деньги, чтобы отвезти Машу в Москву. Я цеплялся за последнюю тонкую ниточку надежды и неистово желал продлить нашу с ней жизнь.

Я заехал за ней, усадил в машину и повез в гараж, адрес которого мне прислал Всеволод. Встретил его у ворот, забрал ключи и уточнил, где лежат инструменты.

Мне объяснили фронт работ, выдали все необходимое, аванс и ни слова не сказали о том, что я не один. Маша все это время скромно сидела в машине, а мой работодатель сделал вид, что не обратил на нее внимания.

Я торопился сделать работу — не имел права терять ни минуты с ней. И не собирался размениваться на меньшее и что-то выбирать. Мне не нравились оба варианта, представленных Вяземским. Я собирался дать Маше все — эмоции, обследование, жизнь. И готов был пахать для этого столько, сколько потребуется. Если нужно, я мог вообще не спать. Счет шел даже не на месяцы, а на часы. Адский хронометр тикал в голове, отсчитывая минуты ее жизни.

Маша стояла рядом, подавая мне инструменты, и без конца заглядывала в свой телефон.

— Ты ждешь звонка от кого-то? — не выдержал я.