Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия

Соколовский замечает это и тоже устремляет свой взгляд на соседнюю квартиру. Качает головой. И, кажется, обо всём догадывается.

— Соседи докучают? — Просто говорит он, пока я разбираюсь со связкой ключей, пытаясь отыскать нужный. — Это из-за них тебе мама вчера звонила?

Я поникаю. Встречаюсь с янтарными глазами мажора и прошу:

— Пожалуйста, если ты не хочешь доставлять мне лишних проблем, уходи поскорее. Я всё равно не пущу тебя внутрь.

Вставляю ключ в дверной замок. Пытаюсь провернуть его, но дверь заклинило. Предпринимаю ещё одну попытку. И ещё. Но история повторяется.

— Дай помогу. — Хмурится парень, отодвигая меня в сторону. И тихо бормочет себе под нос, словно я его не слышу. — Не хватало, чтобы там грабители оказались. Тогда я точно запишу тебя в разряд самых невезучих людей на Земле.

— Иногда мне кажется, что все эти неприятности притягиваются магнитом, как раз таки из-за тебя, — ворчу в ответ, но отхожу в сторону и позволяю Соколовскому разобраться с замком.

Спустя пару попыток, он хмуро поворачивается ко мне и собирается выдать вердикт, но этого и не требуется. Дверь сам распахивается изнутри и на лестничную площадку выходит мама.

Глава 17

— Мама? — Поражённо хлопаю ресницами.

Хочется спросить следом, почему она тут, но, если рассуждать здраво, то её приезда стоило ожидать. Накануне мы поссорились, она наверняка не раз пыталась дозвониться до меня после этого. Но телефона больше нет…

Родительница собирается отчитать меня на весь подъезд. Уже даже открывает рот. Но тут она замечает Глеба за моей спиной, и выражение ярости сменяет удивлённая гримаса. Настал её черед быть сбитой с толку.

— Глеб? Что ты тут делаешь? — Недовольно интересуется мама, окидывая парня с ног до головы неприязненным взглядом.

— И вам доброго дня, Ольга Викторовна. — Я слышу сарказм в голосе Соколовского, но мама этого не замечает. Скрещивает руки на груди и ждёт ответа. — Я провожал Арину до дома. Последнее время в этом районе слишком много хулиганов…

Я предостерегающе смотрю на брюнета, и тот осекается. Хотя, судя по лицу, не понимает, почему я его остановила.

Маме не обязательно знать о том, что меня чуть не обокрали и не сделали чего похуже. Она в любом случае обвинит во всём меня, мой внешний вид и припишет распутный образ жизни. Я ведь такая в её глазах. Не знаю, что я должна сделать, чтобы встать на один уровень с младшим братом и чтобы меня любили просто за то, что я есть.

На родительнице махровый халат, её русые волосы собраны в пучок, но выглядит она опрятно. С кухни доносится запах жареной картошки — она готовила.

Что странно и подозрительно, потому что обычно, если она и навещает меня, то проездом и вместе с Олегом. А тут одна. Да ещё и кушать приготовила. Что-то тут не так…

— Спасибо, молодой человек, в гости звать не буду, уж извини. У нас с Ариной предстоит важный разговор. — Сухо бросает мама и кивает мне подбородком, чтобы я проходила внутрь, удерживая дверь нараспашку.

Соколовский почему-то не двигается с места. Вперил свои янтарные глазищи в меня и ждёт, будто я должна что-то сказать.

Сглатываю ком в горле, появившийся после слов матери. Я уже знаю, что за разговор меня ждёт. Подозреваю, что одними криками и нравоучениями всё не обойдётся.

— Спасибо, что проводил, Глеб. — Хрипло выдыхаю я. — Увидимся в универе. — Опускаю взгляд, разрывая зрительный контакт.

Нельзя полагаться на Соколовского. То, что произошло вчера — случайность. Единичный сбой в системе. Он — мой давний враг. Тот, кто всегда издевается и высмеивает. Узнай Глеб обо мне ещё больше, появятся новые шуточки, новые причины для того, чтобы ужалить побольнее.

Лучше пусть уходит. Потому что после вчерашнего у меня ложное ощущение, будто рядом с ним я в безопасности.

— До свидания. — В тон маме бросает мажор. — Пока, Арина. — Заостряет внимание на моём имени. И мне кажется, словно я его чем-то обидела.

Я вижу, как парень сует руки в карманы и быстрым шагом спускается по лестнице. Не поднимаю глаза на маму до тех пор, пока шаги брюнета не становятся едва слышными.

— Заходи, чего стоишь. — Грубо бросает родительница, как только мы остаёмся наедине.

Впервые в жизни я хочу, чтобы в квартире обнаружился Олег. При нём мама будет вести себя более-менее сдержанно.

Но мои надежды не оправдываются. В квартире больше никого нет.

В полном молчании я разуваюсь. Стягиваю с себя джинсовку. Ставлю сумку на комод. И всё это под пристальным, осязаемым взглядом матери.

— Жду тебя на кухне. — Говорит таким тоном, что я окончательно убеждаюсь, что разговор будет пренеприятнейшим. Отвратительным. Таким, что мне захочется после него помыться и не раз.

— Хорошо.

Я смиряюсь. В конце концов, это будет заслужено. Пусть и отчасти. Парня водила к себе? Водила. С мамой препиралась? Препиралась. Грубила? Грубила. Телефон разбила? Разбила.

Кого волнуют причины?

Мою руки. Умываюсь. Оттягиваю разговор до последнего. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю: взгляд потухший, под глазами синяки от усталости и постоянного стресса, лицо бледное.

Как я докатилась до такого состояния?

Мама ест жареную картошку, запивая её молоком, когда я захожу на кухню. Она, не отрываясь, смотрит в телевизор. Демонстративно игнорирует меня до тех пор, пока я не усаживаюсь напротив. Только потом соизволяет оглядеть меня с ног до головы. И выражение её лица такое, будто я облита грязью.

— Поверить не могу, что воспитала такую дочь… — Начинает она, а у меня уже на глаза наворачиваются слёзы. Хочется заткнуть уши, как в детстве и не слушать. Закрыть глаза и не видеть родную мать, которая тебя не любит. — Как ты могла так с нами поступить? Как ты могла опозорить семью?

— Мам… — Мой голос дрожит от едва сдерживаемых слёз. — Пожалуйста…

— Не оправдывайся, — отмахивается от меня, как от назойливой мухи. — Мы всё знаем. Да и то, что этот сынок мэра сегодня был с тобой, лишний раз доказывает, что Никифоровна была права. Такая добрая старушка, дай бог ей здоровья. Как хорошо, что она нас вовремя предупредила.

Очень добрая… Прямо-таки мастер спорта по методам порчи чужой жизни и сования носа, куда не просят. Мастер перевернуть ситуацию с ног на голову и выставить её в нелицеприятном свете.

— О чём? — Просто спрашиваю я.

Мне вдруг становится так всё равно. Мама никогда мне не верила, не поверит и сейчас. Даже если я буду на коленях её умолять и клясться в том, что всё неправда.

— О том, что ты пошла по наклонной. Стала как эти… — Она вскидывает руку и морщится. — Проститутки, которые ложатся под любого мужика, у которого денег куры не клюют. Продают себя. Не думала я, что доживу до такого…

Я ожидала услышать что угодно, но не это. Мои глаза становятся размером с десять копеек. Кровь отливает от лица и я не нахожу, что сказать.

Мама вдруг встаёт с уголка, ухмыляется, пытаясь казаться огорчённой, но её глаза остаются спокойными.

— Что, даже не станешь оправдываться? — И не даёт мне вставить и слова, продолжая дальше. — Понимаю. Ведь все факты на лицо. А ведь я до последнего не верила. Но стоило приехать, как горькая реальность свалилась мне на голову. Позор, Арина! Позор! И эти твои белые волосы… — Она с презрением поддевает мою прядь и тут же отдёргивает палец, будто обожглась. — Теперь понятно, зачем тебе нужен был такой вульгарный вид. Товар должен быть презентабельным. Понимаю.

Она кивает головой, совсем не понимая, как сильно жалит. Как глубоко задевает меня, не просто раня, а растаптывая.

— Неужели ты поверила в тот бред, который тебе наговорила Афанасия Никифоровна? — Сжимаю двумя пальцами переносицу, чтобы удержать слёзы. Мама терпеть не может, когда я плачу, приходя в ещё большее неистовство. Считая, что я, таким образом, пытаюсь ей манипулировать. — Мам? Ты, правда, в это веришь? Что я на такое способна? — Поднимаю взгляд и пытаюсь воззвать к ней.