Одержимость шейха - Миша Рейн
— Сначала я трахну тебя, — утробно рычу, не спуская глаз с диковиной зверушки, смотрящей на меня теперь, будто я грузовик, который ослепил ее светом фар. — А потом кастрирую родного брата.
Срываюсь с места, ощущая, как жгучее возбуждение постепенно поднимается по позвоночнику. Проклятье, даже если придушу ее в итоге, то сначала трахну, я хочу эту женщину. До скрежета зубов хочу. Особенно когда она начинает убегать от меня, семеня маленькими шажками назад, пока не врезается спиной в каркас балдахина.
— Повернись и встань на колени, — припечатываю хладнокровно, скрывая рвущийся из груди огонь. Ее хрупкость и невинность, которую сейчас она выставила вместо щита, сбивает меня с толку. Только его пробивает картина, как Джансу сидела на моем брате, а ее грязный рот не оставляет мне сомнений в том, что она далека от невинности. — Я не собираюсь ждать, Джансу, — ужесточаю голос. — Выполняй. И лучше не провоцируй. Я и без того на грани. Трахну так, что ты возненавидишь всякий член, приблизившийся к тебе на метр.
Гребаный ад. Я пугаю ее и не могу остановиться. Но вместо того, чтобы выполнить мой грубый приказ, она втягивает носом воздух и садится на край кровати. А потом делает то, чем впрыскивает в мою кровь убойную дозу яда, выстреливающую прямо мне в мозг. Она раздвигает ноги, как самая невинная шлюха на свете. И даже подол длинного платья не спасает ее от растущего гнева в глубинах моего сердца. Перед ним она также раздвигала?
— Хочу видеть твое лицо, — подписывает себе приговор, и я отсчитываю его исполнение по пульсирующей точке на ее тонкой шее. Один, два, три... Рывком хватаю дрянь за шкирку и со всей яростью вжимаю ее лицо в шелковые простыни, в которых теряется громкий испуганный визг.
— У шлюхи нет этого права, — рычу Джансу на ухо, еще крепче сжимая ее загривок ладонью, в то время как второй рукой приспускаю шаровары. Девушка вздрагивает вместе с грубым движением, которым я задираю ее проклятое платье. А как только высвобождаю болезненно пульсирующий член и провожу им по гладким складкам, Джансу принимает попытку дернуться, однако моя хватка ужесточается, и я намертво пригвождаю дрожащее тело к матрасу. Точка невозврата пройдена, она никуда не денется. Провожу грубее, задевая головкой напряженный клитор, и дурею, как от запретного наркотика. Повторяю скольжение снова и вырываю из нее громкий вздох, после чего она позволяет мне услышать ее частое дыхание. Толика сомнения все-таки зарождается в моей груди, и, хмыкнув, я склоняюсь к испуганному лицу, которое она повернула в сторону: — Ты спала с моим братом?
— Боишься, что не сможешь переплюнуть его?
Дура.
— Sharmoota Haygana (прим. от автора — похотливая сука), — шиплю сквозь зубы и, резко надавив на вход, врезаюсь в нее одним грубым толчком. Прорываюсь в горячую влажность тугой киски и проглатываю утробное рычание одновременно с тем, как она выгибается дугой в моих руках.
Толкаюсь снова. И снова. Теряя самообладание. Неясная мысль заторможенно ползет к разуму, овеянному похотью, но я не могу остановиться. Не могу противостоять тому, что у меня вызывает эта девушка. Это новое чувство порабощает меня, делает рабом агонии, рабом желания обладать ей целиком и полностью. Она моя. Будь я проклят, если остановлюсь. Я вхожу так глубоко, что не могу даже вздохнуть.
В груди уже распирает острое жжение, но я продолжаю трахать огненную ведьму, рыча от одного только вида ее развевающихся волос при каждом столкновении наших тел. Сжимаю в руках ослабшую девушку, неустанно насаживая на себя быстрыми рывками, и с ума схожу от того, как ее стенки сжимают мой член. Снова и снова делаю короткие ритмичные толчки, жесткие, быстрые, точные, ощущая, как по виску стекают бисеринки пота. Это настолько всепоглощающе, что зверь с воем рвется с цепи, будто он ждал этого всю жизнь.
— Узкая… Черт возьми, какая же ты узкая, Джансу… Мокрая. Горячая. С ума меня сводишь, ведьма. Одержимый становлюсь рядом с тобой, — слетает с моих губ, которыми я клеймлю ее дрожащие плечи, будто извиняюсь за свою грубость, потому что не могу остановиться, пока сквозь туман похоти до меня не доходят ее рыдания. Медленно опускаю взгляд туда, где соединяются наши тела, и на меня обрушивается холодное осознание, что она мокрая совершенно по другой причине.
Отшатываюсь, тяжело хватая ртом воздух, из которого вырывается несвязное бормотание. А уже через мгновение я с рычанием проталкиваю искрящийся кислород в горящие легкие, когда выхожу из нее и вижу кровь. Она покрыват член и багровыми дорожками стекает по дрожащим девичьим бедрам.
Я ведь понял это еще в самом начале, но крышу сорвало так, что не смог… Качаю головой, с ужасом понимая, как грубо я ошибся. А стоит Джансу упасть на кровать и свернуться калачиком, в груди вмиг все сжимается, словно от удара молота. Тяжело дыша, обреченно смотрю как она содрогается в громких рыданиях. Крики ее боли разносятся по комнате и застывают в каждой молекуле воздуха, лишая меня кислорода. Будто в неверии провожу пальцами по члену и растираю бурую жидкость между пальцев. Какой же я глупец… Я только что сломал невинную девушку…
— Джансу… у тебя… Что за… — задыхаясь от уничтожающего меня осознания, приближаюсь к ней, но она еще сильнее закрывается от меня. — Ку-у-ус-с-со-омак!
Глава 17. Больше у меня нет брата
Горло будто стягивают сотни верёвок. Я задыхаюсь, глядя на содрогающееся от слез хрупкое тело. Эта картина просто убивает, и внутри меня разворачивается настоящий ад. Я, как мазохист, не могу отвести пристального взгляда от рыдающей девушки, ощущая себя гребаным животным, потому что член, упакованный в штаны, все еще пульсирует. Все еще хочет ее. Жаждет тепла ее плоти. Проклятье.
Провожу рукой по волосам, пытаясь угомонить долбящее по рёбрам сердце.
