Наталия Терентьева - Там, где трава зеленее
Тут уже рассмеялась я:
— Это у меня хорошенькая головка?
— А ты что, думаешь, оттого, что какой-то старый, мерзкий козел… ничего, что я так о нем?…старый, похотливый козел перестал тебя на время… — Наталья Леонидовна сосредоточенно щелкала мышью, — посещать… у тебя стала менее симпатичной мордашка… и все остальное? Ты — такая же… хорошенькая, несчастная, привязанная одним местом… и… так вот, нашла… и дочкой, и еще… чем?
— Дачей, тюльпанами, машинами и обещанной совместной жизнью в элитной новостройке! — отрапортовала я.
Я очень люблю врачей, мужчин больше, но женщин тоже. Тем более, что Наталья Леонидовна скорее напоминала мне красивого породистого юношу, чем такую же женщину, как я. Я уверена, что в сумочке у нее никогда не валяются колпачки от помад вперемешку с трубочками тампаксов и леденцами от укачивания. И когда это она перешла со мной на «ты»?
— Так, вот смотри. Послезавтра можешь, или лучше, чтобы я сама тебе сделала… тогда восемнадцатого. Сможешь? В одиннадцать.
— Да, смогу. Конечно. Я запишу… — Я полезла в сумочку, у меня по старой журналистской привычке всегда валялся блокнот, куда я записывала встречи, поездки, телефоны, темы.
Я стала листать блокнот — да, давно я уже ничего не записывала. Что-то остановило мой взгляд, но я не успела сосредоточиться — заиграл мой телефон, звонила Варя, сидевшая одна дома.
— Мам, я спущусь на четвертый этаж к Ксюше, можно?
— Ой, дочка, наверно, не надо… а что вы хотите делать?
— Фильм смотреть…
— Какой?
— Продолжение «Русалочки»…
— Дочка… ну какое же может быть продолжение у «Русалочки», если она превратилась в морскую пену… от несчастной любви, а? Ну сама подумай…
— Мам, там в главной роли — Барби…
На этот убийственный аргумент я ничего не могла сказать своей любимой дочке. Теперь я точно знала, какое это продолжение. Я повздыхала и разрешила, слабо надеясь, что ей станет скучно.
Наталья Леонидовна смотрела на меня с непонятным мне удовольствием.
Когда я выключила телефон, она улыбнулась:
— Как это хорошо… — но что было хорошего в моих словах или еще в чем-то, она не сказала.
— Сколько я вам должна? — Я очень надеялась, что мне хватит денег. Я провела у нее в кабинете не меньше сорока минут.
— Сколько, сколько… — Она посмотрела в окно.
Окна центра выходили на старый Арбат. Прямо напротив ее кабинета на старом особняке висел плакат с голым мускулистым торсом мулата. Поперек его блестящего живота шли рваные, как будто кровоточащие буквы «рано…». Я подумала — надо не забыть посмотреть, когда я выйду на улицу, что же ему рано, этому мулату.
Я держала в руках кошелек, а Наталья Леонидовна несколько секунд с улыбкой смотрела на меня и молчала. Потом махнула рукой:
— Да ни сколько! Я же не записывала вас!
— Но…
— Пойдем… провожу…
По дороге домой я достала блокнот, записала, что мулату было рано забирать вклад из «Омега-банка». И опять. Пролистывая страницы, я зацепилась за что-то взглядом…
Я убрала блокнот обратно в сумку. Проехала пару остановок в метро, и мне стало горячо в затылке. Я быстро достала блокнот…
Так. Где же это… Да, вот. «1-й»… Так я обычно хотя бы на одном календарике обозначаю первый день лунного цикла. Уже много лет. Сначала старалась не забеременеть, потом старалась забеременеть Варькой — «очень удачно посчитала!», как в минуты ярости выкрикивает до сих пор Виноградов. Выкрикивал… надо привыкать к прошедшему времени. Потом снова старалась не забеременеть, уже после Варьки. А потом — снова забеременеть. И все считала опасные и безопасные дни, по-иному — благоприятные и неблагоприятные для зачатия моих детей.
«1-й» день был шестого января. Да, мы как раз поссорились. Он ни с того ни с сего страшно заорал на меня в ответ на какой-то самый простой вопрос. И потом терпеливо ждал, пока я собираюсь, заранее приготовив «алименты» — деньги на январь. И я уехала с дачи.
Все правильно. Все было вовремя. Или даже чуть раньше. Я просто зафиксировала — вот, опять не получилось. Да, но после этого ничего не было. Точнее, было, но… ну, одним словом — не было, не было. И все время горячо в голове. Ну точно — ранний климакс. В тридцать восемь лет. Ну и ладно. Вот поэтому в голове горячо — это приливы! Ну и пусть. Подумаешь, это ведь приятнее, чем опухоль в голове — а именно такое грезится мне в ночных кошмарах… А что, мало женщин сгорело за два-три года (а то и месяца), доведенных любимыми до абсурда мужьями. Так что уж пусть лучше климакс. Лишь бы только усы не стали расти…
Придя домой, я застала Варьку в только что высохших слезах.
— Глупый фильм! Я не стала досматривать!
— Ну я же тебе говорила!..
— А ты опять плакала? — Это моя дочь спрашивает меня. Мне-то приятно, что она доросла уже до этого. Но хорошо ли ей, что я плачу и плачу?
— Нет.
— Не ври мне, — произнесла Варька моим голосом и моим тоном. — Не надо из-за него плакать.
Я обняла ее:
— Ты правда так думаешь? И ты не будешь плакать?
— Не-а… Он знаешь что меня спросил в последний раз, когда звонил?
— Что?
Варька отвернулась:
— А он не звонил.
Моя дочка Варя очень оригинальная и умнейшая девочка с разорванной душой. Права моя мама. Волоку ее с собой в мутное болото наших сомнительных страстей.
Вечером неожиданно позвонил Женя Локтев:
— Вы еще не ужинали?
— Нет, мы, обычно часов в девять. Под какой-нибудь душещипательный фильм на российском канале…
— М-да… искусство — лучший соус… надо бы в театре столики поставить…
— И телевизоры…
Женька засмеялся:
— Ага, и нам на сцене веселее будет… Ну хорошо, приходите в ресторан! Я вас жду. Придете? Варя как?
— Придем, спасибо, Жень. Через часик, хорошо?
Мы быстро собрались. Я полезла в аптечку за пачкой одноразовых платочков и нашатырем. Мне на глаза попалась полосочка-тест. Весь этот год, не дожидаясь начала лунного цикла, я каждый месяц делала тесты — не получилось ли на этот раз.
Я пошла в ванную, взяла специально отведенную для этого баночку и сделала тест. А потом стояла и смотрела, как на полоске проступают две тонкие красные линии. Вверху и внизу — как обычно. И потом еще третья, рядом с нижней.
Я сняла очки, приблизила полоску к глазам. Посмотрела на свет, повернула и так и эдак. Посмотрела на упаковку — «годен до апреля 2006 года». Я пошла и поискала в аптечке — нет ли еще одной в запасе. Нашла и снова сделала тест. Проступили все три линии. Я села на край стиральной машины и посмотрела на себя в зеркало.
Ясно. Теперь все ясно. То-то я сегодня утром выбросила новую зубную пасту — решила, что она испорченная. А вчера — только что открытую банку растворимого кофе «Нескафе голд». У него был отвратительный вкус, как будто в него подмешали толченых тараканов, отравленных дихлофосом… И крем, мой обычный крем «Нивея» с витамином С показался мне испорченным — пахнул то ли тухлой тиной, то ли скисшими щами — как понюхать… Я намазалась им, а потом долго терла лицо и глаза мылом, любимым медовым мылом «Дав», которое вчера пахло больничным туалетом… Я засмеялась…
