Личная помощница для мажора (СИ) - Рысь Кира

Я плавно остановился на светофоре, и с яростью ударил по рулю.

Как он вообще мог заниматься всей этой гадостью за нашими спинами, плести эту паутину, повязывая нас со всех сторон. Это всё из-за денег. Здесь есть и моя вина: надо было плюнуть на всё это. Придумать что-то, выбраться. Это теперь у меня есть какой-то свободный от отца капитал, а тогда? Как бы я мог поступить тогда? Мама бы не выдержала всего этого. К тому же, у меня не было тех связей, которые появились только в последний год.

Что ж. В любом случае, сейчас у меня есть все для хорошего старта. Осталось разрубить узлы.

Санаторий, где сейчас отдыхала мама, находился на территории старинной усадьбы под Звенигородом. Тут было прекрасное место, и мама очень любила его. Я тоже любил. Усадьба находилась довольно далеко от въезда на территорию, но заезжать я и не собирался. Проехав по ровной дороге через лесополосу, я поставил машину за территорией санатория, недалеко от ворот.

В санаторий позвонил заранее, поэтому уже через десять минут, увидел, как один из охранников провожает кутающуюся в шубку маму сначала до ворот, а потом и за КПП до моего автомобиля. Я оставил охраннику чаевые и попросил подождать, пока мы закончим. Во-первых, не хочу, чтобы мама возвращалась к себе одна. Во-вторых, и ей самой так будет спокойнее.

Я не стал включать свет в салоне, но когда мама села рядом со мной на пассажирское сиденье, я увидел на её лице напряжение, смешанное с волнением.

- С Катей и Сережей всё хорошо? – спросила она сразу. – Как их родители?

- Всё хорошо… - ответил я.

Некоторое время я молчал, перестукивая пальцами по рулю. Не хотелось тянуть, но сил для разговора, как назло, вдруг не оказалось. Я посмотрел на маму. На её доброе красивое лицо. Вспомнил вдруг свое детство, как тепло и мягко она меня обнимала, как укладывала спать, как возила куда-то на долгие пешие прогулки, как мы ели мороженное в парке. Как я ненавидел отца за её слезы. Я думал о том, насколько прекрасной женщиной она была, и насколько отвратительная участь ей выпала. У каждого свой путь к венцу…

- Олег… - глядя на меня, взволнованно спросила мама. - Что случилось?

- Это насчет отца, - взяв себя в руки, сказал я. – Я могу тебе всё рассказать, или могу дать письмо, которое написал Сережка для Кати… Мы же с тобой и с Катькой сразу поняли, что всё, что произошло… Случилось не просто так…

- Давай письмо, - строгим, так несвойственным ей голосом, сказала мама.

Я кивнул, достал сложенный, уже изрядно измятый лист бумаги из кармана и протянул маме. Время будто бы затянулось. Мне так хотелось, чтобы этот день закончился быстрее... Мне хотелось, чтобы раны на сердце моей матери когда-нибудь зажили. Я снова посмотрел на маму.

Её глаза бегали по строчкам, и я видел, как дрожали её руки, как трепыхались слезы на ресницах.

Ей было горько. Горько и обидно. И я ненавидел отца и эту шлюху Алису за это всё.

Мама прочитала письмо. Сложила его нарочито медленными движениям и, положив на колени, продолжила смотреть на этот клочок бумаги. Спустя минуту, она отвернулась, глядя на зимний лес за стеклом автомобиля. Снежный густой лес. Он прекрасен, да. Там свобода, там жизнь. Там тишина и легкий ветер. Небо было синим до бесконечной глубины, луна сияла ярким пятном, освещая всё вокруг, словно бы огромный прожектор. Можно было бы сейчас где-нибудь далеко бежать в старых валенках и тулупе по снежному полю и кричать от счастья, сверкая раскрасневшимися щеками, а потом за полночь вернуться в свой маленький деревенский домишко, лечь на скрипучую кровать у печки, накрыться лоскутным одеялом и спать самым сладким сном. В моей жизни такое было лишь дважды. И это, казалось, был совсем другой мир.

- Я доверяла ей, - сказала вдруг мама хрипло. Она вытерла слезы и посмотрела на меня. Глаза её слегка покраснели. – Когда-то доверяла. Мы с Алисой были в свое время лучшими подругами. Она страдала от того, как ненадежен её муж, от того, какой он…гадкий. От его зависимости – он не мог без проституток . И вот, пожалуйста. Мы с ней, конечно, уже давно не подруги. И я всегда горько жалела о том, что ты должен был по воле отца жениться на её дочери. Сначала меня спасало то, что я надеялась на вашу любовь, на то что ты её любишь, а потом… Потом уже поняла, что никакой любви нет, и что ты в такой же западне, как и я. Но вот это, сын, - мама взяла письмо со своих колен и показала мне. – Это поможет нам начать новую жизнь.

- Да, - ответил я. – Я уже знаю, что скажу ему. Мне придется блефовать – слов Сережки, его одного свидетельства недостаточно, но я знаю выход. – Я посмотрел на маму, протянул руку и взял её теплую ладонь в свою. – Я сейчас поеду к нему. Мы уже договорились. Он в гостинице в Барвихе, якобы после встречи с клиентами, я думаю, что это ложь, и что он там сейчас живет с Соболевой, но это неважно. Я туда подъеду и закончу со всем этим. Если будет звонить тебе, скажи, что это конец, и что ты всё решила.

- Хорошо. – Мама наклонилась и обняла меня, затем поцеловала в висок. – Будь осторожен, Олег. Я не знаю… На что он может пойти… Не думаю, что может, но… Эта Алиса может сподвигнуть его и на страшные вещи…

- Всё будет в порядке, - стальным голосом произнес я. – Я позвоню тебе. А теперь иди, тебе надо отдохнуть. Я люблю тебя.

Мама поцеловала меня в щеку, ещё раз обняла и вышла из машины. Я видел, как охранник дошел с ней до территории санатория, и повел дальше к старинному особняку, что грел взгляд своей искусной красотой. Где такая красота нынче?...

Я больше не стал ждать. Больше просто не мог. Загудел мотор, я крутанул рулем, и моя машина сорвалась с места, уезжая в обратную сторону.

Сегодня звёзды были отчетливо видны на синем бархате неба. И впервые за все время с тех пор, как я вернулся в Москву из Куршевеля, я почувствовал, что мороз снова овладевает воздухом в полной мере. Загородом это чувствовалось как нельзя лучше.

Я подъехал к отелю, отделанному деревянными панелями, стеклянные стены которого подсвечивались приятным светом. Здесь хорошо чувствовалась проба жизни под названием «лакшери». Никогда не любил Барвиху, но в студенческие годы частенько зависал тут со своими друзьями, а ныне партнерами. Потом сюда приезжал только с Кристиной для её безумных трат денег на всё и вся.

В отеле меня встретили милыми, хоть и уставшими улыбками. Оценивающий взгляд как всегда быстро сменился на восхищение и беготню на цыпочках. Обозначив, что у меня встреча, мне дали номер отца и предложили позвонить, если что-нибудь понадобится.

С этой секунды я ощущал себя как будто бы в тумане. Шёл и каждый шаг давался мне несказанно тяжело, уверенность становилось грузом, решительность хотела смениться сонливостью. Я отбросил всё одним махом, желая закончить побыстрее. Закончить и вернуться к Кате.

- Заходи, - открыв дверь на мой стук, сказал отец.

Он выглядел не совсем в форме. Одутловатое лицо, хмурое, напряженное, пухлые губы то сжимались, то оттопыривались. На меня он смотрел лишь с презрением и недовольством. Отец был в мягких брюках и расстёгнутой белой рубашке.

Я прошел в апартаменты. Это был дорогой номер, чистый, с хорошей мебелью и всеми условиями для комфортабельного отдыха. Я мельком бросил взгляд на большую двуспальную кровать со смятым бельем. В воздухе ощущался хорошо знакомый мне аромат любимых духов Алисы Соболевой. Какие же они гады, а.

Телевизор был включен, но в комнате никого не было. Больше я ничего не заметил. Отец пригласил меня на кухню, предложил виски, практически сразу вспомнив, что я за рулем, предложение поменял на кофе.

- Да, черный, без сахара.

«Кофе хорошо бы, ещё обратно ехать», - подумал я, но без усталости. Я быстро проверил смартфон. Полчаса назад Катя написала, что она в диком восторге, так как по телевизору сейчас будут показывать «Сумерки», и она даже по этому поводу открыла бутылку вина. А ещё что ждёт меня, и обещает не заснуть ни при каких обстоятельствах, пока я хотя бы не напишу ей о том, что еду домой.