Я всё равно тебя добьюсь - Ирина Муравская
Назойливые нехорошие мысли и врождённая мнительность накручивают до предела. Заснуть этой ночью так и не получается. Долго ворочаюсь, после чего до самого рассвета, как слепой крот, ковыряю мысками сандалий тропинку от калитки до крыльца.
Нечаев объявляется лишь к полудню. Я к тому моменту уже в доме, но безошибочно узнаю рёв его спорткара. Правда встречать не выхожу, вместо этого тайком наблюдаю из окна как он входит на территорию. Вроде ничего, живой-здоровый. На смену тревоги тут же приходит раздражение. Дать бы ему затрещину, чтоб больше так не пугал!
С открытой дверью прекрасно слышно как на кухне разворачивается бурная деятельность. Мама уже вовсю скачет вокруг "потеряшки", намереваясь закормить его на убой. Звенят вилки, громыхает посуда. Легко различим и папин голос, дающий ц/у[37] отлынивающему от работы "лентяю".
Ничего удивительного, что после завтрака/обеда, по времени не особо понятно, развивается бурная деятельность на крыльце. С моей точки обзора больше ничего не видно, поэтому спускаюсь вниз, продолжая "слежку" из родительской спальни.
Выйти поговорить? Не понимаю, о чём нам разговаривать. Странное недопонимание хоть и, наконец, выявлено, но для того, чтобы обсуждать прошлое уже слишком поздно. Надо было сразу. Мы же сглупили, включив взаимные обиды. Это всё и определило.
– Долго будешь мыкаться? – вздрагиваю от маминого голоса.
– Да я так, просто думаю.
– О вашем ночном разговоре?
– Ты всё слышала?
– Я чутко сплю. Это папу ничем не добудишься.
Отлепляюсь от окна, оставляя Тима в одиночку разбираться с годовыми завалами всякой бесполезной ерунды, которая не нужна, но которую, как водится, всегда жалко выкидывать – вдруг пригодится.
– Я запуталась, – присаживаясь на краешек постели, честно признаюсь. Вслух. Принимая неопровержимый факт как данность.
– Вижу, – мама присаживается рядом, обнимая меня за плечи.
– И что делать?
– А на этот вопрос ответить можешь только ты сама.
– Только я не могу.
– Знаешь, я почти уверена, что ты это уже сделала. Тебе просто нужно отключить голову и довериться сердцу.
– Сердце несёт чушь.
– Но чаще всего эта чушь и есть правда.
– Не знаю… Ну не могу я положиться на Тима. Как доверять тому, в ком не уверен?
– А Саше доверяешь?
– Всецело.
– Но любишь ли?
– Люблю. И знаю как облупленного. У нас столько всего было…
– Ты цепляешься за прошлое. Оно тебя и держит. Но прошлое – это прошлое. Его можно вспоминать с благодарностью, но нельзя им жить. У вас были чувства, да, только остались ли они? Прежними?
Отрицательно качаю головой. Конечно, нет, чего лукавить. Того трепета и окрылённости первой влюблённости, от которой мир раскрашивается в цвета радуги, давно уже нет. Всё это растерялось задолго до Нечаева и вряд ли когда-то вернётся.
– Представляешь, что будет, если свадьба отменится? – только и могу, что обреченно вздохнуть. – Вся деревня на уши встанет.
– Уж это тебя никак не должно волновать.
– И не волнует. Меня волнует, как отреагирует Саша.
– То есть ты готова согласится на брак, которого не хочешь только чтобы не огорчать его?
– Нет, но… между нами всё будет разрушено. Мы не сможем снова стать просто друзьями. А я не хочу его терять.
– И поэтому будешь притворяться?
– Почему притворяться… Не обязательно же всё должно полыхать и искриться. Бывает любовь и спокойная, практичная.
– Тебе всего двадцать лет. Рано ещё думать о "практичности". В твоём возрасте как раз нужно позволить гормонам шалить и совершать глупости.
– А ты совершала?
Мама смущённо улыбается.
– Не без этого. Помнится, примерно в твои годы я как-то пришла на танцы с одним, а ушла с другим. За него, собственно, и замуж вышла.
Ого. Это что-то новенькое. О своей бурной молодости родители нечасто говорили, только что намёки вбрасывали. А дальше: додумывай сам.
– Хочешь сказать, папа увёл тебя у другого?
– Уводят ослов из стойла, милая. Нельзя увести человека из отношений, если эти отношения крепкие изначально. Знаешь, как говорят: между двумя выбирай второго. Если бы первый был "тот самый", другой бы просто не появился.
Железобетонная логика. Сама это понимаю, однако…
– Но Тим… он же, он же… паяц. Несерьёзный, ветреный. Он же даже в жизни всё будто делает на камеру.
– У каждого психа своя программа. Может, в этом и есть его изюминка? Ведь за что-то ты обратила на него внимание, – растерянно подтупливаю взгляд, потому что она права. Именно это меня и зацепило. – И я о том же, – усмехается мама, от которой ничего не укрылось. – Знаешь, только не смейся, но Тимофей твой местами мне и в самом деле сильно напоминает папу.
– Ой ли? – моя бровь выгнулась в таком скептицизме, что обратно, наверное, уже и не встанет.
– Упрямством, настойчивостью. Однозначно. Ты сидишь здесь сейчас только потому что однажды папа бросил всё и уехал за мной за тысячи километров. Мы тогда вместе учились в Краснодаре, но у мамы, твоей бабушки в смысле, обнаружили онкологию и я, едва доучившись, умчалась сюда, ухаживать за ней. А твой папа решил, что не отпустит меня. И променял город на деревенскую жизнь.
Эм… Одну минуту, только словарный запас соскребу по закоулкам.
– Вот она – ирония, – не густо, но хоть что-то. – Зато теперь понятно, почему ему так Нечаев приглянулся. В отражении себя увидел.
– Возможно, – мама ласково убирает мои волосы, запутавшиеся на шее. – Сашу
