Маленькая ложь (СИ) - Доронина Слава

Весь день я провела дома и ждала новостей от мамы, ее с обеда должны были перевезти в клинику в центре Москвы и по-новой начать полное обследование. Ее телефон был недоступен, а мой все время молчал. Ближе к вечеру я пришла в гостиную и заснула на диване под тихий говор Тамары Максимовны, которая рассказывала сыну сказку. На мне, по-видимому, сказались последствия бессонной ночи и волнение за маму. Об Олеге я старалась не думать и не вспоминать, но это получалось плохо, особенно, когда я заходила в гостиную и натыкалась глазами на яркий букет.

Бывший муж не приехал этим вечером, но написал сообщение, что его командировка затянулась на несколько дней. Тем лучше для меня, потому что я не хотела его видеть. Внутри царил хаос, а я попросту боялась этой встречи. Мне необходимо было время, чтобы успокоиться, остыть.

Когда и на следующее утро я не смогла дозвониться до мамы, то позвонила Роме и попросила отвезти меня в клинику. Как могла, я гнала от себя прочь плохие мысли, но они крепко засели внутри, а мое предчувствие еще ни разу меня не обманывало.

Лечащего врача мамы я нашла быстро. О ее состоянии мне толком никто и ничего не сказал, сама же мама выглядела очень бледной и уставшей, и словно находилась в забытье. Я дождалась Игоря Борисовича с операции и прошла за ним в его кабинет. Седовласый мужчина в годах, с большими серыми глазами несколько минут смотрел медицинскую карту мамы, которую она привезла с собой из Владимира, а затем с минуту смотрел в монитор и даже кому-то звонил. Я ничего не понимала из его слов и длинных терминов, но чувствовала, что с мамой все очень и очень плохо.

— Мне жаль, Валерия Михайловна, сделать мы ничего уже не сможем. Лечение на данном этапе невозможно.

— Что? — из меня словно вытащили позвоночник и я обмякла на стуле. В голове сильно зашумело, а во рту сделалось сухо.

— Да, опухоль в голове. Три месяца. Полгода максимум. Вы… не знали?

Мне стало нехорошо. Я схватилась руками за столешницу, а комната и лицо врача хаотично закружились перед глазами.

— Нет, мама ничего мне не говорила… — потрясенно прошептала я.

Повисло долгое молчание, врач снова вернулся к бумагам и долго их листал с серьезным выражением на лице.

— Ваша мать знала о заболевании. Она проходила обследование. Здесь все выписки и ее подписи об отказе госпитализации и лечения.

Почему она мне ничего не говорила? И как давно знала о своем заболевании? Поэтому настояла на том, чтобы мы попробовали наладить жизнь с сыном подальше от нее, чтобы я ничего не заподозрила? Теперь я, конечно, понимала все ее слова и намерения, чтобы рядом было надежное плечо, которое она рассмотрела в Сергее, но почему она ничего мне не сказала? Как она могла все решить одна? А я? Как могла ничего не почувствовать? Не заподозрить неладное?

— Мы назначим ей курс лечебной терапии. Возможно, ей станет лучше. Но полного излечения от недуга в данном случае ждать не стоит. Оно не наступит.

— А операция?

— Нет, — врач взял снимок в руки и серыми глазами рассматривал его в течении нескольких минут. — Еще бы год назад, возможно, я бы попытался ее спасти, но сейчас… Опухоль головного мозга сильно поразила мозговые структуры. Резервные силы организма вашей матери на исходе, поэтому ей стало хуже. И к тому же метастазы… В данном случае срок ставить сложно, так как наблюдались случаи выживаемости при неоперабельных новообразованиях. Но она начала чувствовать себя хуже. Это началось ведь не так давно? — я кивнула.

— Да, она жаловалась на плохое самочувствие и говорила, что это от давления… — я всхлипнула.

Господи, как я могла не заметить, что дело вовсе не в давлении?

— Мне жаль…

Все эти слова звучали, как приговор. Потерять маму было моим сильным страхом после смерти отца. Да, никто из нас не вечен, но это же была мама… Мой самый близкий и любимый человек. А теперь на протяжении нескольких месяцев я буду наблюдать, как она будет уходить из жизни, мучаясь от боли? Впервые я подумала о том, что гуманнее умереть во сне или от сердца, как отец. Он упал в обморок и больше в себя не пришел.

Я вышла из кабинета врача на ватных ногах, как-то дошла до дивана, который стоял в коридоре и опустилась на него. Стены крутились перед глазами, а сердце бешено отбивало свой ритм. У меня на коже выступила испарина и я не могла поверить, что мамы скоро не станет в моей жизни. Это все какая-то ошибка. Я была не в состоянии уложить эту правду в сознании. Я не хотела оставаться с сыном одна, не хотела, чтобы мама уходила от меня вот так… Это было так несправедливо!

Спустя полчаса я все же нашла в себе силы подняться и направилась к маме в палату. Она выглядела бледной и устававшей, а я ощутила новой укол вины и стыда, что послушала ее и уехала около года назад в Иваново, не осталась ней, когда ей была необходима моя помощь.

— Мамочка… — я присела на стул возле кровати и взяла ее за руку. — Почему? Почему ты скрывала от меня?

— Лера, доченька, — на ее глазах навернулись слезы. — Я и сейчас не хотела, чтобы ты знала. И Сергею запретила говорить. Это он тебе сказал, да?

— Тебе стало плохо, мама. Обо всем мне рассказал твой лечащий врач.

Кажется, она даже не поняла, что ее перевезли вчера вечером в Москву.

— Дочка, — она слабо улыбнулась. — Я надеялась, что ты до последнего не будешь знать. Операцию я бы не стала делать ни тогда, ни сейчас. Не дай бог овощем бы после нее осталась, а это обуза и все на твоих хрупких плечах. Ты ребеночка ждала тогда, сама вся зеленая ходила, а тут я еще со своими болезнями… Нет, Лера. Мне к папе пора.

Не в силах больше сдержать слез, я заплакала. Невозможно принять такое и смириться. Это несправедливо. Почему мама все решила за меня? А меня она спросила, каково мне будет остаться здесь одной с осознанием, что могла помочь, но даже не знала о ее заболевании?

— Почему ты попросила Сергея мне ничего не говорить? Ведь я бы все бросила и уехала к тебе!

— Это и есть мой ответ на твой вопрос. Я хотела, чтобы ты жила нормальной жизнью, ребенка воспитывала…

— А теперь? Как я теперь буду жить с этим осознанием, что ничего не сделала?

Теперь мне что оставалось? Смотреть, как она будет угасать день за днем? Я изо всех сил старалась держаться, но у меня ничего не выходило. Слезы душили меня, а боль отравляла сейчас каждую клетку.

— И Олег тоже знал об этом?

— Нет, — мама покачала головой. — Олегу я не стала ничего говорить, но когда он приехал в тот раз к нам, а ты упала в обморок, я попросила его заботиться о тебе. Сергей же врач, он сразу заподозрил мою болезнь. Потом увидел карточку, я втайне от тебя сдавала анализы все это время. Думала, что еще поживу… Лера, я рада, что ты согласилась поехать с Олегом в Москву. Я давно тебе сказала: мне все равно кого выберет твое сердце. Для меня важно, чтобы у вас с Даней было рядом надежное плечо, на которое вы всегда сможете опереться. И раз уж Олег так рад своему отцовству, то Данечке будет лучше с настоящим отцом…

— Ты же не хотела, чтобы мы были вместе! Мама! Почему ты молчала? Ну почему?

— Я боялась, что бывший муж захочет его у тебя отнять, и поэтому не торопила тебя, чтобы ты ехала к Олегу рассказывать о сыне. Кто знает этих мужчин, что у них на уме.

— Мама… — я понимала, что добивала ее своими слезами, но и сдержать их не могла, потому что не в силах была терпеть эту боль, что рвалась наружу.