Я хочу вас, босс (СИ) - Васильева Лариса Николаевна
— Вы рассказали правду Полине Сергеевне? — спросила я в ответ.
— Пока нет, — он опустил глаза, а я почувствовала, как накатывает раздражение.
— Почему? — с трудом сдерживаясь, уточнила у него.
— Узнав, что ты уехала, она тут же перестала притворяться и закатила ему грандиозный скандал, а потом ее прихватило.
— Опять? — с иронией спросила я, теребя калитку.
— На этот раз по-настоящему, — вздохнул он. — Сердечный приступ, Паша вызвал скорую, она отлежалась пару дней и вынесла ему мозг. Он решил подождать, когда мать утихнет.
— Я поеду завтра увольняться, — сообщила ему безразличным голосом. — Свадьбы не будет, прости.
— А как же ребенок? — спросил он совсем тихо, я еле услышала.
— Месячные задержались из-за стресса, который вы мне устроили, — объяснила я. — Повторила тест, ее не было, я ошиблась.
— Ты не любишь меня? — он попытался обнять, но я отстранилась.
— Женщинам свойственно одни эмоции принимать за другие, — мой голос был сухим и скучным, и сама я говорила сухие и бесчувственные вещи, которые он не заслужил. — Не заставляй меня оправдываться, в этом нет смысла.
— Прошу лишь подумать и не торопиться, — Арсений тронул меня свой теплой рукой и отвернулся, сжав плотно губы. — С враньем я разберусь, чертовщина какая-то с ним невозможная. Не верится в то, что происходит.
— Я не нравлюсь твоей маме, — сказала ему с горечью. — Полина Сергеевна раструбила всем о том, что мы “поженились”, она звонила и оскорбляла меня.
— Прости меня, пожалуйста, — Кораблев порывисто обнял и стал целовать меня в глаза, лоб, губы, но моя холодность его остановила. Он уронил руки и отступил.
— Прощаю, потому что сама виновата, пошли чай пить, — я потянула его на веранду, ощущая невыразимую тяжесть и чувство вины.
— Это правда, что ты увольняешься? — подошел к нам Чистяков, вытирая губы, обмазанные малиновым вареньем. — А почему? — и этот идиот еще спрашивает, расстроенно подумала я.
— Я устала и хочу чай попить, — не ответила на его вопрос, направляясь в ванную. Кораблев с угрюмым выражением лица приземлился на краешек скамейки и едва пригубил кипяток. Я хотела спрятаться, чтобы не видеть его. Видя принца, я мучилась. Паша вызывал чувство боли и желание убить его на месте. Спалить на костре, а пепел развеять над полями. Подумала, что надо немедленно разрубить этот узел.
— Мамуль, поеду с ребятами в Москву, сдам ключи, в квартире остались кое-какие вещи, напишу заявление и вернусь завтра обратно.
Когда мы сели в навороченную ракету Чистякова, мама покачала головой и восхищенно улыбнулась:
— Какая красота!
— Да я и сам хоть куда! — полез черт целовать ее руки, а потом прыгнул за руль. — Прокатим Надю с ветерком.
Всю дорогу мы ехали в странном молчании. В конце концов Паша не выдержал, откашлялся и произнес:
— Маман опять захворала, я не объяснился.
— И ты еще спрашиваешь, почему увольняюсь! — гневно воскликнула я.
— Возьми отпуск, — предложил он. — Смотайся отдохни, мы все разрулим.
— Вы уже месяц разруливаете, — не поверила ему.
— Прости, — Арсений опять стал извиняться и отводить глаза. — Во всем виноват я.
После его признания Чистяков заткнулся и напряженно крутил баранку, пока мы не доехали до офиса.
— Не пойду с вами, — замотала я головой, положила на сиденье заявление об увольнении. — Утром заеду за трудовой, — и, пока они не стали возражать, выскочила и бросилась бежать по какой-то улице.
Они не возражали и не пытались догнать. Ни один из них. Поэтому я пошла медленно, и всю дорогу проливала крокодильи слезы, обзывая себя всякими словами.
До съемной квартиры дошла с квадратной головой и распухшим от слез лицом. Хозяйка так и не появилась, ключ валялся в почтовом ящике. Я с третьей попытки дозвонилась до нее, договорилась передать жилье рано утром. Сдам, заеду за документами в офис и домой, решила про себя. Купив пиццу, села смотреть мультики. Главное, не думать, как только я начинала прислушиваться к шуму собственных мыслей, грудь пронзала боль. Почему так больно любить, не понимала. Наверное потому что любила только я одна.
К 11 вечера глаза слипались сами собой, а пицца булькала в желудке, напоминая о переедании, когда громко затренькал телефон. Увидев номер Чистякова, я отбила. Но он не унимался, прислал смску:
“Я за дверью, принес трудовую”. Скрипя от злости, распахнула, увидев его поразительно довольную физиономию.
— Давай сюда документы и уходи, — протянула руку.
— Ты знаешь, какой сегодня день? — Паша не собирался ничего отдавать.
— Не знаю и знать не хочу, — с раздражением выдала я. — К чему этот вопрос?
— Сегодня два знаменательных события. Во-первых, Кораблик признался, что ты не беременна, а во-вторых, сегодня ровно месяц с начала моего поста. Я победил, — он довольно потер руки.
— Этот спор давно потерял смысл, — посмотрела на него с недоумением. — Я не заставляла тебя блюсти обязательства. Гуляй на здоровье.
— Ну нет, — Паша грубо оттолкнул меня и вошел в квартиру. — Пришел получить свой приз.
Закрыв плотно дверь, он разулся, и подойдя поближе, четко произнес:
— Ты моя. Я тебя заслужил.
9.4
Я знала, что надо вытолкать его и захлопнуть дверь, но не сделала этого. Просто стояла и слушала, как в грудной клетке гулко бьется сердце. В ушах его удары отдавались эхом, ноги мои задрожали, а способность говорить куда-то испарилась. Я замерла, зависнув на своих ощущениях и эмоциях, и этой паузы было достаточно, чтобы Паша отодвинул меня и зашел в квартиру, направившись в ванную.
— Есть хочу, — крикнул он оттуда и захлопнул дверь.
Еле переставляя ноги, побрела на кухню, лихорадочно размышляя, чем его накормить. Я сама не знала, почему вместо пинка под зад торчу у холодильника и думаю, что приготовить на скорую руку?
Через 20 минут он вышел в моем халате, обнаружив на столе яичницу, запеченную с зеленью и найденными где-то на полках сосисками, луком и помидорами. В общем я скинула в сковороду все, что можно есть, залила яйцом и поджарила. Чистякову было наплевать на то, что перед ним положили. Он оторвал большой ломоть от батона и начал есть со скоростью бульдога, запивая все водой.
— Тебе оставить? — спросил, когда почти все съел, я засмеялась и покачала головой.
— А молоко есть? — облизал пальцы и уставился на меня с видом человека, которого вообще не кормили. Я вытащила пачку, но не успела ее открыть, он выхватил ее и залил в большую кружку, а потом залпом отправил в себя, смачно вытерев губы. На манеру его поглощать еду с дикой жадностью я обратила внимание еще на ужине у Полины Сергеевны.
Весь свой пищеварительный процесс он молчал, поглощенный тем, что лежало в тарелке. И только когда доел, улыбнулся и подмигнул мне.
— Поели, а теперь можно и поспать.
Он не задавал вопросов, просто показывал, что будет дальше, развалившись на стуле, как хищник, набирающийся сил для прыжка.
Весь мой словарь куда-то просыпался, то есть с момента его прихода я не произнесла ни слова. Просто смеялась, кивала или мотала головой. И сейчас сидела, наливаясь желанием. Паша ничего не делал, не приставал, сидел на стуле и переваривал яичницу, довольно щурясь и обгладывая мою фигуру голодным взглядом. Это был голод. А черт — человек, которому всегда будет мало — и еды, и секса, и женщин. Однако именно этот его взгляд творил чудеса, высекая из глубин волну возбуждения и тепла между ног. Я чувствовала, еще пять минут, и не смогу встать, настолько потяжелело под животом и сжалось в болезненно-томительное ожидании его прикосновений. Я хотела их, и наверное, не скрывала, насколько сильно, потому что своими глазами он уже начал ласкать мое тело везде. Это был секс без касания, сквозь воздух и без рук. А глаза его вонзались в мои губы, грудь, ласкали шею, спускаясь к ногам и блуждая между ними.
В конце концов пытка молчанием и неподвижностью стала невыносимой. Я вскочила и пошла в спальню, ожидая, что он кинется догонять и обнимет. Паша ничего такого не сделал. Он вошел следом спустя 10 минут, пояснив свою медлительность:
