Будущий Бывший Босс (СИ) - Вокс Стелла
— Извините за нескромный вопрос, а почему Вы здесь живете? Что так зацепило душу и привлекло сердце, что не отпускает? Потому что в ашраме же нет зарплат, товарно-денежных отношений и прочих радостей цивилизации.
— Здесь другой ритм жизни, да и расходов почти нет. У меня есть два платья, еда бесплатная, жилье тоже. Никакие налоги платить не надо. А что еще нужно? — Без тени иронии отвечает Гаутам. — Но все-таки пару месяцев в году я бываю дома, в Калифорнии, и подрабатываю учителем. Заменяющим, когда кто-то заболел или прогулял. Заработанных там денег хватает на мелкие расходы. В придачу почти всем, кто здесь живет, помогают родители и родственники. Комнату метров в десять я делю еще с двумя постояльцами, оба из Индии.
— А как Вы решили, что именно такая жизнь подходит Вам?
— Порой, одно принятое решение, меняет абсолютно все. Одна встреча переворачивает жизнь к верх тормашками, а здесь я нашел покой и пока не готов что-либо менять, — загадочно ответил мой собеседник.
Проводив меня до комнаты, мой провожатый удалился. Меня поселили одну, что стоило мне около ста рублей в сутки, хотя здесь приветствуется совместное проживание с кем-то одного с тобой пола, в целях экономии места. Особенно, когда Амма в ашраме и приезжают тысячи человек. В моей комнате торжество минимализма. Железный шкаф, стол, стул и матрас, брошенный на деревянный каркас, на окнах решетка. Горячей воды нет. Зато туалет не на улице. Ну не пять звезд, о которых я мечтала сидя попой на стуле, а душой на море, короче пойдет. Я не привередливая.
Тут везде люди ходят, болтают, едят, молятся и особо никуда не торопятся. Дресскод строгий, почти пуританский никаких голых частей тела. В почете белый цвет, сама Амма всегда ходит в белом. У мужчин костюмы аля Стивен Сигал, легкие брюки и распашонки на пуговицах или балахоны, как у Гаутама.
Ашрам похож на поселок городского типа с общежитиями, кухнями, столовыми, складом продуктов, огромным залом для собраний и, конечно, храмом, с которого тридцать лет назад все начиналось. Он стоит на месте дома родителей Аммы. Своим примером она передает высшую истину о смирении, доброте и бескорыстном служении людям. «Живите в городах, работайте, рожайте детей, главное, не забывайте делать добрые дела и помогать бедным», — вот единственное, о чем просит Амма.
Может это секта? Как любого нормального человека, меня мучил этот вопрос. Почему все эти люди вдруг стали ходить в белом, с блаженными лицами, жить на деньги родителей и трудиться на благо человечества? Уж очень искусственными мне казались их счастливые лица, вместо умиления они вызывали раздражение. Чего не могу сказать об индийцах, которые едут в ашрам с семьями, детьми и остаются на выходные или на всю жизнь. Они органичны в этом мире, у них это в крови. Ведь для индусов наличие гуру и поход в ашрам это обычное дело, которое лежит в основе их веры, эта традиция существует тысячелетиями. В Индии даже неприлично не иметь гуру. Но, поговорив с Аммой и увидев плоды ее благотворительной работы, я поняла, что сектанты такого делать не будут. В ашраме не промывают мозг, не принуждают, не проповедуют аскетизм, все очень мирно и по обоюдному согласию.
Первое общение с Аммой тронуло меня не то что до слез, а почти до истерики, кажется, открылась не то что глава в моей книге жизни, а целая книга новой жизни. Хотя эта женщина мне ничего особенного и не сказала, просто было что-то такое в ее объятиях и улыбке, что тронуло меня за душу. По пятницам в ашраме проходит сатсанг, когда собираются тысячи людей и задают Амме вопросы, в основном о Боге, о смысле сущего, о любви ко всему живому, а после она поет, вскидывая руки к небу. После трехчасовой беседы к ней начинают подходить люди из зала и обниматься. Мне повезло. Сквозь толпу я иду к ней, она смотрит на меня, улыбается и я начинаю плакать. Ни с того ни с сего. Я сажусь перед ней на колени, она по-матерински прижимает меня к груди, гладит по голове. Я, не понимая, что со мной, говорю:
— Добрый вечер! — На русском.
— Моя деточка, моя дорогая дочка. Мама-мама, — По-русски начинает тихо приговаривать мне на ухо.
Я лежу у нее на груди и рыдаю, как младенец. Это длилось минуту от силы, но, казалось, перед моими зареванными глазами пронеслась вся жизнь и как будто, струна натянутая во мне лопнула и меня отпустило. Амма потрепала меня за щеку, дала леденец и сверток, в котором был пепел. Потом мне сказали, что это пепел священного для индусов дерева, которое сгорает дотла и остается лишь пыль. Я села в уголок и обливалась слезами еще с полчаса, выпуская наружу все свои обиды и сожаления, прощая всех.
Амма, как мать большого семейства, заботится о том, чтобы все были накормлены, часто она кормит прихожан с рук в бхаджан. Все собираются в главном храме, Амма разговаривает и поет о Боге, после чего раздает еду. Еда в ашраме исключительно вегетарианская, ее, как в пионерлагере, готовят в больших чанах. Кухни здесь две. Индийская — бесплатная, там дают досу, лепешку с начинкой из картошки или овощей. Европейская — за деньги, но смешные. Там есть и пицца, и паста, и соевые бургеры, и пироги. Стоит все от десяти до двадцати рублей. Едят все из железных мисок, которые каждый за собой моет и вытирает полотенцем. То ли от эмоционального потрясения, то ли от вида армейских котлов, но аппетит у меня совсем пропал. На ужине в первый день, пока я медитировала над салатом из овощей, тушеными бобами и макаронами с чем-то, ко мне подошла девушка лет семнадцати.
— Привет. Я Елена. А ты? Не в восторге от кухни? — Она покосилась на мою размазню на тарелке.
— Аппетита нет, — пожала я плечами.
— Я обожаю досу. В Швейцарии страшно скучаю по этим лепешкам, — она помогла мне определиться с выбором и подсунула одну мне.
— Спасибо большое, попробую. Я Анастасия из России.
— А я из Швейцарии, здесь уже полтора месяца, но через недельку уже домой.
— Ого, как долго. Я пока планирую только на неделю здесь задержаться.
— Это не долго, люди здесь живут годами и уезжать не планируют, потому что здесь их место. Спрашивай меня, если интересно узнать о чем-нибудь. Я не в первой здесь, и в общем все знаю.
Еду здесь, как я поняла по пустым тарелкам окружающих, оставлять не принято, пришлось через силу затолкать ее в себя.
— Распорядок дня я примерно уже поняла, но остается очень много свободного времени, не привыкла я ничего не делать.
— Кроме духовных практик, йоги, прогулок к океану, купаться там нельзя, кстати, потому что очень большие волны, здесь приветствуется добровольная работа, сева, но можно и бездельничать днями напролет, но видимо, это не для тебя. Мы иностранцы готовы драить полы в храме, стирать постельное белье в промышленном количестве, сортировать мусор. В храме есть Сева Дэск, где тебе с радостью дадут выбор из сотен вариантов. Одна из возможных добровольных работ в ашраме резать овощи для общей кухни. Неплохой вариант.
— Спасибо за совет, — и девчонка упорхнула легкой походкой, вызвав у меня улыбку своей непосредственностью.
В ашраме жизнь начинается в пять утра с арчаны. Это часовая медитация в храме, вход только для женщин, которая сопровождается пением ста восьми имен Божественной матери. Просидеть час в позе лотоса я так и не смогла, ерзала, ворочалась, ноги затекали. Каждое утро с рассветом я, признаться, ходила туда, как на хороший живой концерт. Пели потрясающе, моя душа им подпевала, правда иногда матерные частушки, потому что проникнуться все никак не удавалось, особенно в такую рань.
Поняв, что медитации это не мое, а придаваться безделью я была не намерена, ознакомилась с этой самой Севой Дэск, которая предлагала работу. Куда уж я без нее. Я предложила свою помощь на кухне, и оставшиеся шесть дней с семи до десяти утра в компании еще девяти добровольцев строгала по тридцать килограммов помидоров, пятьдесят тыкв, двадцать пять килограммов лука, сорок пять килограммов огурцов, тазиками выжимала сок из лимонов, резала нерафинированный тростниковый сахар, из которого пекут вкуснейшие печенья. Они и составили основу моего недельного рациона. Учитывая, что дома на кухне я готовлю редко, за первые три часа непрерывной резки я стерла пальцы в кровь. Моими помощницами, точнее, я их, были в основном французские дамы, божьи одуванчики лет пятидесяти. Они искренне мне обрадовались.
