Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей
Раздался дверной звонок, оборвав течение мысли, и, бросив последний взгляд на висящую над горизонтом Полярную звезду, Роза медленно двинулась к двери. Даже интересно, когда же это дряхлое тело окончательно откажется ей служить; раньше, помнится, она вскакивала на ноги, легкая, как пушинка, проворная, словно ветерок. Как будто вчера это было. А теперь тело превратилось в мешок с костями, груз, который приходится таскать за собой повсюду, куда бы она ни шла.
У дверей она долго всматривалась в лицо доброй санитарки, одной из тех, чьи имена запомнить невозможно. Но лицо у нее было приятное, ей можно доверять, Роза это знала.
– Привет, Розочка, – сказала санитарка, и ее ласковый голос напомнил Розе, что здесь ей все сочувствуют. Но она не хотела их жалости. Она ее не заслуживала. – Ну что, спуститесь вниз на ужин? Другие три дамы, ваши соседки по столу, уже соскучились там без вас.
Роза знала, что это неправда. Сама она и под страхом смертной казни не смогла бы вспомнить имена и даже лица трех старушек, с которыми встречалась за столом по три раза на дню.
– Нет, сегодня я останусь здесь, – сообщила Роза санитарке. – Благодарю вас.
– Так, может, принести вам поднос с ужином сюда? – предложила та. – У нас сегодня мясные фрикадельки.
– Это было бы чудесно, – кивнула Роза. Санитарка помедлила.
– Так вас сегодня внучка навещала, да? Роза попыталась вспомнить.
– А… да, разумеется, – подтвердила она, потому что санитаркин голос звучал очень уверенно. Совершенно ни к чему, чтобы кто-то догадался о ее провалах в памяти.
Ответ, казалось, успокоил санитарку, и Розе на миг стало стыдно своего обмана.
– Это очень приятно, – сказала санитарка. – В последнее время она стала чаще к вам заходить, это просто чудесно.
– Да, конечно, – кивнула Роза, недоумевая, когда же это здесь успела побывать внучка. Однако, подумалось ей, у санитарки нет причин ее обманывать, и вдруг стало грустно от своей забывчивости. Какое удовольствие было бы перебирать в памяти визиты Хоуп.
Санитарка погладила Розу по плечу и продолжила таким же мягким, ласковым голосом:
– Судя по всему, ей предстоит фантастическая поездка.
– Поездка? – переспросила Мами.
– О да, разве она вам не сказала? – просияла санитарка. – Она едет в Париж.
И тут внезапно Роза вспомнила. Как Хоуп приезжала к ней. Как удивилась Анни, когда она передала Хоуп список имен, составленный заранее, на неделе. Каким озабоченным и встревоженным было лицо Хоуп сегодня вечером. Роза стояла, прикрыв глаза и перебирая нахлынувшие воспоминания, пока не услышала озабоченный голос санитарки, окликающей ее:
– Роза? Миссис Маккенна? У вас все в порядке?
Роза заставила себя открыть глаза и выдавила слабую улыбку. За долгие годы она научилась изображать поддельное счастье. Какой это страшный талант, подумала она.
– Извините меня, – произнесла Роза. – Я как раз думала о внучке и ее путешествии.
На лице санитарки отразилось облегчение. Роза знала: правдивый ответ – что она перенеслась в воспоминаниях в 1942 год – лишь напугал бы женщину, ласковые глаза которой свидетельствовали, что ей еще неведома боль потерь, навеки разбивающих сердце. Роза научилась безошибочно узнавать приметы таких потерь, ведь она видела их в собственных глазах всякий раз, как смотрелась в зеркало.
Санитарка отправилась на кухню за ужином, а Роза, прикрыв за ней дверь, поковыляла к окну. Она смотрела в вечернее небо, где уже мерцали первые звезды, но сейчас небо показалось ей совсем другим. За растекшейся по горизонту тьмой, за бескрайним океаном, где-то на востоке, лежал Париж, город, в котором все это началось, город, где все это закончится. Роза туда никогда не вернется. Но, чтобы прошлое наконец завершилось, туда должна отправиться Хоуп, Роза это точно знала.
Роза понимала: конец уже скоро. Она чувствовала его приближение каждой косточкой, так же как летом 1942 года заранее почувствовала, что за ними вот-вот придут. Когда в тот же год Роза очутилась на американском побережье, увидела Нью-Йорк и статую Свободы, то пообещала себе навсегда отринуть все то, что было. Но теперь, когда Альцгеймер грыз ей мозг, запутывая нить ее жизни, прошлое вернулось, непрошеное и неистовое.
Теперь, просыпаясь по утрам, Роза с трудом восстанавливала связь с настоящим. Иногда она просыпалась в 1936 году, или в 1940-м, или снова и снова в 1942-м. Все вспоминалось так ясно, будто случилось вчера, и на несколько кратких, застывших мгновений казалось, что вся жизнь у нее впереди, а не позади. Она представляла, как прячет воспоминания в шкатулку для драгоценностей (подаренную бабушкой на тринадцатилетие), как поворачивает ключик в замке и выкидывает его в вечные воды Сены.
Однако теперь, когда настоящее стало таким туманным и ненадежным, казалось, что единственные мгновения ясности сохранились лишь в прекрасной шкатулке с воспоминаниями, закрытой на ключ почти на семьдесят лет. Порой Роза задавалась вопросом, не само ли забвение, к которому она стремилась, помогло сберечь эти воспоминания в первозданном, нетронутом виде, словно древний документ в темном герметичном хранилище.
К собственному удивлению, Роза вдруг поняла, что находит утешение в мыслях, которые гнала от себя на протяжении долгих лет. Соскальзывать в прошлое оказалось приятно, как смотреть слайд-шоу: медленно сменяющиеся кадры, эпизоды собственной жизни. Той жизни, что – Роза знала это наверняка – уже почти подошла к концу. А из-за провалов в воспоминаниях случались дни, когда удавалось блаженствовать в прошлом, не ощущая тотчас вслед за этим неизбежного сокрушительного удара. Во время своих кратких путешествий в прошлое Роза виделась с мамой, отцом, сестрами и братьями, и это было так радостно. Такое счастье ощущать, как mamie обнимает ее за плечи, слушать лепет сестренки, которая еще только учится говорить, с наслаждением вдыхать сладкие, сдобные ароматы родительской кондитерской. Роза жила теперь ради этих дней, когда ей удавалось шагнуть в прошлое и повидать любимых, с которыми она уже и не мечтала когда-нибудь поговорить. Вот где ее сердце – она оставила его там, на дальних берегах, много-много лет назад.
Сейчас, когда вокруг нее сгущались ее собственные сумерки, Роза понимала, что жестоко ошибалась, пытаясь все забыть – без этих воспоминаний, как без заветного ключика, она не была собой. Но теперь уж поздно. Она все потеряла, все оставила там, в ужасном и прекрасном прошлом. И так будет теперь всегда, до конца.
Глава 11
В тот вечер всю дорогу домой в голове вертится единственная мысль. Я еду в Париж.
