Наталья Нестерова - Кошки-мышки
Он вошел в банкетный зал, троекратно облобызался с Ларчиком и его домочадцами, пожимал руки, хлопал по плечам оставшихся верными менеджеров, широко улыбался. И его улыбка, далекая и не мне адресованная, заставила мое сердце колотиться часто-часто.
Какой мужчина! Только появился и… Забыты ночные тревоги, дневные дела… К чему суетиться, если тебе хорошо только от вида этого человека?
С бокалом белого вина в руке я находилась в стратегически правильной позиции: в кружке коллег по бизнесу, но и слегка в отдалении. Как бы слушала парня, который рассказывал очередную менеджерскую байку, полуулыбалась, что можно было принять за мою реакцию на анекдот. И заставляла себя не таращиться на Назара. Посмотрела на него пять секунд, перевела взгляд на рассказчика, на других гостей… Теперь можно… можно опять посмотреть на него, почувствовать очередные сладостные толчки крови.
Назар отыскал меня глазами. И хотя был плотно окружен людьми, умудрился послать взглядом привет любви, двинуть губами, точно целуя воздух. Кого ему хотелось поцеловать, я отлично знала. И подобное знание кружит голову лучше шампанского.
— Флажок, привет!
Лиля Белая, моя однокашница по университету, подошла незамеченной, обняла, обдала запахом каких-то редких, незнакомых мне духов.
— Привет, Флажок! — искренне обрадовалась я.
Лиля, Паша Синий и я были теми самыми Флажками, о которых уже упоминала.
С Лилей мы тесно дружили до моего замужества и недолго после. Лиля и ее муж, как вы догадываетесь, Паша Синий, представляли собой удивительную пару. Остроумные, веселые, заводные, бесшабашные, бездетные — они были способны любое скучное застолье превратить в нескончаемый хохот. Народ не уставал каламбурить по поводу того, как Белая стала Синей. Узнав, что Лиля фамилию не сменила, образованный народ вспоминал Стендаля, который не успел написать роман про синее и белое. У самих Лили и Павла имелось множество потешных историй, связанных с их фамилиями. Чего стоил только первый случай, когда заведующая загсом спросила Лилю: «Товарищ, простите, госпожа Белая, вы будете Синей или не будете?»
Мне нравилась история про командировку.
Лиля и Павел (она по керамике и кафелю специалист, он — по сантехнике) приехали в провинциальный городок, поселились в гостинице, законно, как муж и жена. Среди ночи — милицейская облава, отлавливают проституток, которые совершенно замучили постояльцев.
Барабанят в дверь, Лиля и Паша выскакивают в чем мать родила, прикрывшись, как экраном, одной простынкой на двоих. За порогом стоит усталый капитан. Потребовал документы. Флажки в коконе простыни допрыгали до комнаты, принесли паспорта. До штампа регистрации брака капитан недолистнул.
— Сволочи! — выругался. — Вы уже по цвету подбираетесь!
Я могла бы рассказать еще немало из репертуара Флажков, но — в другой раз.
Нашу дружбу с Лилей придушил Максим. Он Флажков не выносил. Потому что Павел в мужской компании хвастался своими успехами на стороне, а Лиля, в женском обществе или просто в отсутствие мужа, трындела о мимолетных любовниках.
— От них дурно пахнет, — кривился Максим.
— Разве? Грязными подмышками? — удивлялась я, помня отвращение мужа к запаху многодневного пота.
— Грязной моралью. Блудят направо и налево, а потом, наверное, друг с другом опытом делятся. — Максим брезгливо скривился.
— Но Флажки такие забавные, с ними весело. Сегодня все хохотали до колик, а Майка чуть лицом в салат не упала.
— Твоя подруга, — медленно проговорил Макс, — наша Майечка, особа исключительного целомудрия, несмотря на многомужство. Разве ты не замечала? Странно. За смехом Майи кроется страх не соответствовать остальным продвинутым персонам.
— Максим! О ком мы говорим: о Флажках или о Майке?
— Мы всегда говорим о тебе.
— Как-как?
— И кучка. Знаешь детскую приговорку: «Как, как — и кучка». Сине-Белые дермецом нашпигованы под завязку.
— Они незаурядные, интересные люди! — пыталась возражать я.
— Большие корабли! — насмешливо развел руки в стороны Максим. — Большим кораблям — большое плавание. Но пусть они своими винтами взбивают воду подальше от моего личного судна.
— Флажки веселые, потешные! — упорствовала я.
— Правильно, — соглашался Макс. — Но Флажков веселей клоуны в цирке. Часто в цирк не ходят. И свою семью превращать в арену для паяцев, извини, не готов.
В разных вариантах этот разговор не единожды повторялся, и в итоге мы перестали общаться с Флажками. Максим отсек их от меня, да и от Майки тоже.
Мы с Лилей мило болтали, перемывали косточки знакомым, сошлись во мнении, что «Ларчик» на ладан дышит.
Назар произносил тост. Мне можно было смотреть на него, не таясь. Говорил он проникновенно, точно выдержав дозы фамильярности, почтения и легкой иронии. Закончил, отсалютовал фужером с вином, бросил на меня взгляд. Пригубив напиток, я задержала фужер у лица, чтобы скрыть от Лили свою реакцию на этого человека.
— Классный мужик, — сказала она. — В постели — виртуоз. У меня с ним было. С ходу покорил своей особенной, ненормальной мужской честностью. До того, как мы в постельку завалились, сказал, что я ему нравлюсь безумно, но связан по рукам и ногам. У него жена старше на десять или пятнадцать лет. Ушла к Назару не то от министра, не то от замминистра. Наплодила детей. Теперь он всех тянет — жену-старуху и выводок последышей. — Лиля хохотнула и продолжила: — Я, конечно, растаяла, на сироп изошла. А через некоторое время перекинулась словцом с одной бабой, которая в Назара по уши втрескалась. И та мне по секрету, представь, говорит, какой он благородный, пожилая супруга, дети, и далее по тексту тра-ля-ля. Вот ухарь! — скорее с восхищением, чем с осуждением рассмеялась Лиля. — Там еще тема одна была, как жена Назара на прокладках экономила, чтобы ему ботинки фирменные купить. Слово в слово что мне, что той бабе рассказывал.
Прокладки меня добили. Ай, да Назар! Ай, да знаток женской психологии! Ловко: загнуть про интимные дамские штучки, и любовницу покорить, и претензии отсечь.
Все мои внутренние силы уходили на то, чтобы держать безучастное выражение лица, не показать, какие чувства переполняют. Это было очень трудно. Потому что сердце, минуту назад бившееся часто, радостно и приятно, затухало, пока вовсе не остановилось. Изображать равнодушие с мертвым сердцем, когда не хватает воздуха, и тебе хочется рухнуть в обмороке и при этом разрыдаться, завыть так, что стекла лопнут — никому не пожелаю.
Но я все-таки сообразила, что скрыть свое состояние можно только безудержной болтовней. И заговорила о том, что первое пришло на ум, — про махинации водителей троллейбусов.
