Элизабет Адлер - Персик
— Любите? — с сомнением спросила пораженная Лоис.
— Я люблю вас с той самой минуты, как увидел в Париже. Вы стояли, облокотившись на рояль, слушая Кола Портера. Я хочу стереть складки горечи с ваших губ, заставить ваши глаза снова улыбаться, хочу снять с вашего лица маску холодного наблюдателя. Я хочу слышать ваш смех, Лоис.
Забытая сигарета догорала в пепельнице, а Лоис слушала. Она приняла приглашение Ферди фон Шенберга, потому что впервые почувствовала влечение. Ферди был очень привлекательным мужчиной. Но его слова застали Лоис врасплох.
— Продолжайте, — потребовала она. Его рука легла на ее руку, его голос гипнотизировал.
— Я хочу распустить твои волосы, чтобы они развевались на ветру. Я хочу плавать с тобой в теплом море, обнаженный, я хочу гладить и успокаивать тебя, пока не уйдут всё горькие воспоминания, и ты снова станешь девушкой, вся жизнь которой впереди. Я хочу, чтобы ты была моей, я хочу любить тебя.
Слезы дрожали у нее на ресницах.
— Я ничего не знаю об этом, — прошептала Лоис, — я не знаю, что такое любовь.
Ферди улыбнулся ей, его твердая, решительная рука покоилась на ее дрожащей руке.
Уолкер Крюгер зло мерил шагами стоянку для машин на заднем дворе отеля. Почти полночь, а она еще не вернулась. Ее машина, голубой «курмон», стояла на месте. Его сильно раздражало, что фон Штайнхольц обеспечивал ее талонами на бензин. Когда подъехала машина, он отступил в тень, но это была не Лоис, а группа молодых офицеров, которые вернулись из города, громко смеясь и хвастаясь друг другу своими победами в каком-то сомнительном заведении. Дрожа от злости, Крюгер продолжал оставаться в засаде, намереваясь дождаться ее возвращения.
В час тридцать пять маленький «ситроен», шурша по гравию, медленно проехал по склону дороги и остановился на расстоянии фута от места, где он спрятался. Свет был погашен, Крюгер видел только два силуэта внутри машины. Затем они слились в поцелуе. Крюгер задержал дыхание, всматриваясь в ночь, чтобы увидеть, кто был с ней, а в том, что она была не одна, он не сомневался. Открылась дверца у места водителя, вышел высокий мужчина и открыл дверь своей спутнице. Он обнимал ее так, что, казалось, это был один человек. Крюгер все еще не мог понять, кто этот мужчина. Пара, обнявшись, медленно шла к отелю, ее голова лежала на его плече. Шагая по траве, чтобы его не услышали, Уолкер шел за ними, сгорая от любопытства. Кто же, черт возьми, этот человек?
Когда они поднялись по широким ступеням к входу в отель, Крюгер поспешил за ними. Взявшись за руки, они вместе пошли к лифту. Металлическая дверь закрылась за ними, спрятав и отгородив от остального мира, и Крюгер безмолвно наблюдал, как лифт начал подниматься. Он нажал кнопку, ожидая, когда лифт спустится вниз, затем, парализованный злобой, стоял в ожидании, пока лифт поднимал его на этаж. В тишине комнаты он снял фуражку, блестящий ремень и прекрасно сшитый китель. Стянул сапоги, неловко расстегнув пуговицы, снял офицерские серо-зеленые брюки. Крюгер стоял перед зеркалом в носках, армейских трусах и нижней рубашке с полукружиями пота под мышками.
Лоис была с Ферди фон Шенбергом. Тщедушное тело Уолкера тряслось от злости. Шенберг был из тех людей, которых он ненавидел. Отец Ферди принадлежал к одной из старейших и известнейших фамилий Германии. Семья его матери владела крупными предприятиями по обработке железа и стали. Их подвижные составы перевозили немецких солдат через континент. Их танки вели войну в далеких пустынях, и вооружение заводов «Меркер» приносило победу германской армии. Фон Шенбергу не нужно было пробиваться наверх. Почему он был всего лишь майором, загадка для Крюгера. Хотя ходили слухи, что Ферди не хотел повышения, предпочитая оставаться в войсках, чем, приняв более высокий чин, служить за линией фронта, занимаясь штабной работой. Но Ирэн фон Шенберг, мать Ферди, властная женщина, после смерти мужа правила семьей. Используя свое влияние, она добилась, чтобы сына перевели с фронта, и фон Шенберг стал помощником Клебиха в Реймсе.
19
Лоис перекатилась на кровати, еще в полусне, крепко прижав к себе подушку, боясь открыть глаза. Она улыбнулась, почувствовав, как пальцы Ферди скользнули от ресниц к щеке. Это был не сон, он был здесь, и она чувствовала его теплое дыхание на своем лице, когда он поцеловал ее.
— Доброе утро, дорогая, — сказал Ферди, нежно отводя с ее лица спутавшиеся пряди волос. Она открыла глаза так неожиданно, что он засмеялся, и Лоис вместе с ним.
— Это смешно, чувствовать себя такой счастливой, — прошептала она.
— Это смешное чувство означает, что ты меня любишь? — спросил он, целуя ее.
Лоис, целуя его в живот, приговаривала:
— Я люблю, когда ты занимаешься со мной любовью.
— Я не об этом спрашивал, — сказал Ферди, застонав, когда поцелуи опустились ниже. — Я люблю тебя, Лоис. Я хочу, чтобы ты любила меня.
Подняв голову, она серьезно посмотрела на него, думая о последней ночи. Он помог ей раздеться, потихоньку снимая каждую вещь, гладя ее тело так нежно, словно это было редкое, драгоценное сокровище. Уже обнаженный, держа ее в своих объятиях, дрожа от страсти, он сдерживал себя, медленно ласкал ее, целуя губы, глаза, пульсирующую жилку на шее. Кончик языка нашел напряженные соски и опустился вниз к животу, Ферди застонал от дикого желания, захлестнувшего его, когда он открыл ее цветок, но все еще ждал, когда ее страсть догонит его. Потом Ферди провел ее руками по своему телу, чтобы она почувствовала его желание, пульсирующее у нее в руке, и, не в состоянии больше ждать, Лоре притянула его к себе. Ферди был великолепным любовником, как никто, кого она знала раньше. Свернувшись калачиком у него на груди, Лоис счастливо вздохнула. Это была ночь любви, не просто занятие любовью, как раньше, не отчаянный поиск бесконечного удовольствия, которого не существовало, не бессильное, безрадостное стремление к удовлетворению, как бывало очень часто. И не было ужасающего чувства пробуждения, когда Лоис смотрела на себя в зеркало. Но любила ли она?
— Я никогда не любила, — говорила она ему. — Все, что я знаю, Ферди, это то, что ничего подобного у меня не было.
Он крепко прижал ее к себе.
— Это любовь, шептал он ей на ухо, — клянусь тебе, дорогая, это любовь.
Эмилия была в пути всего десять дней, хотя ей казалось, что прошел уже целый год. Она пересекла Испанию по северному направлению через Саламанку и Вальядолид к Бильбао и Сан-Себастьяну, направляясь к французской границе, где, по сведениям знакомых Джима, было легче пересечь границу. Они решили, что самым лучшим будет представить ситуацию так, будто она возвращается во Францию после нескольких дней, проведенных в Испании. На ее французских бумагах, которые достали при помощи крупной суммы денег за два дня, стояли печати официальных представителей власти военного времени в Бордо и давали ей разрешение покинуть Францию на десять дней, чтобы навестить больную мать в Испании. На документах стоял дата, когда она, как считалось, покинула Францию. Документы были изготовлены на ее имя, с французским гражданством, и был указан адрес парижского дома на Иль-Сен-Луи. На испанской границе никаких осложнений не произошло. Представители испанской стороны открыли пограничный шлагбаум, пожелали ей удачи, недоумевая над ее легкомысленным решением вернуться во Францию. Она медленно поехала вперед, к желтой демаркационной линии и страшной колючей проволоке. Немецкие солдаты, стоявшие на посту, приказали ей остановиться, и Эмилия послушно выключила двигатель и застыла в ожидании. Грубо приказав ей выйти из машины, они препроводили ее на комендантский пост, где тучный сержант с очень тугим воротником, подпиравшим тяжелый подбородок, оглядел ее с головы до ног, прежде чем посмотреть документы. Заставив ее ждать, не предлагая сесть, он пошел к машине, чтобы осмотреть ее. Эмилия напряженно наблюдала из окна, как сержант пухлыми, похожими на бананы пальцами прошелся по капоту, открыл дверцы и пристально осмотрел все внутри и в багажнике. Там был только маленький чемодан и сумка, с платьем для Пич. Взяв сумку, он заглянул внутрь, оглянулся на комендантский пост, и затем, все еще держа сумку, возвратился к ней.
