Збигнев Ненацкий - Соблазнитель
Я верю, что когда-нибудь снова встречу Ганса Иорга, а также, возможно, Мартина Эвена. Но на этот раз я постараюсь играть с ними открытыми картами и не обманывать в игре. Не буду заставлять их верить в то, что пишу произведения типа «Розамунда», что у меня жена – школьный инспектор, ибо, откровенно говоря, даже не знаю, как эта работа выглядит, или что моя жена – кинематографист, поскольку даже не представляю, чем занимаются кинематографисты. На самом деле моя жена работает врачом-стоматологом, или, как говорят, просто дантистом, ежедневно ездит в сельский медицинский пункт, расположенный в двенадцати километрах от моего дома. Иногда ее нет дома несколько дней, это значит, что она на санитарной машине ездит по школам лечить детям зубы. У меня сын – студент медицинского института и дочка, которая ходит в лицей… Однако, черт возьми, я собирался писать не автобиографию, а роман об ответственности писателя.
А все же, не приходило ли вам когда-нибудь в голову, что, быть может, каждый писатель имеет не только своего Ганса Иорга, но и Мартина Эвена – мужские и дамские обнаженные натуры без отклонений в сторону порнографии?…
* * *После прощания с Гансом Иоргом в моем доме воцарилось мрачное настроение. О литературе никто не говорил, как в доме повешенного не вспоминают о веревке. Но когда на воскресенье приехали дети, жена осмелилась спросить во время обеда:
– Ты в самом деле взял этого Иорга с чайной коробки?
– Да, – признался я откровенно. – В доме моих родителей была старая коробка из-под чая. На ней был изображен то ли китаец, то ли японец с надписью: «Hans Jorg tea». Ведь ты знаешь, что у меня не слишком богатая фантазия и мне приходится все брать из окружающей меня действительности. Я даже фамилию не могу придумать.
– А Иоанна? – спросила меня дочка.
– Подозреваю, что это художница, которая каждый год летом приезжает отдыхать к нашему лесничему, – догадалась моя жена. – Она постоянно пьет и ругается со своим мужем. Не понимаю, Генрик, почему ты создаешь типы мужчин, совершенно на тебя не похожих. Насколько я тебя знаю, ты бы ни минуты не задумался, влепил бы ей пощечину.
– Конечно, отец бы ей врезал, – заявила Уршула.
– А я бы этого сделать не мог, – вдруг вмешался в разговор мой сын.
Мы посмотрели на него. Неожиданно я заметил, что мальчик очень бледен, у него неуверенный взгляд, темные круги под глазами и немного дрожат пальцы. Я почувствовал, что, вероятно, в его жизни произошло что-то плохое и, если я не протяну ему руку, мой мальчик утонет.
– Зайди ко мне сегодня вечером, – предложил я ему, и в этот момент он покраснел.
– Я никогда бы не полюбила такого ущербного придурка, как герой несостоявшегося отцовского романа, – ораторствовала за столом Уршула. – Мужчина должен быть жестким, отважным…
– Заткнись! – прикрикнул я на дочь.
Вечером я читал книгу Вольфганга Виклера о золотистых цаплях: «В закрытой, хорошо обеспеченной кормом колонии золотистых цапель Отто Кениг обнаружил явление, которое полушутя, полусерьезно определил как „разнузданность от достатка“. Молодые цапли, уже созревшие в половом отношении особи, постоянно продолжают клянчить у родителей корм (и в самом деле, старые цапли их кормят, поскольку молодые довольно нахальны и родителям ничего не остается как их кормить). Случается даже, что молодые цапли выклянчивают у родителей корм, который потом отдают собственным детям! Одновременно гнездо продолжает оставаться спальным местом для всей семьи. Следующей весной молодые цапли стремятся вывести птенцов в том же месте, где они выросли, следовательно, строят свое гнездо на гнезде родителей. Молодой самец подбирает себе в партнерши по возможности хорошо знакомую особь, другими словами, ту, которая была с ним всегда рядом, а это или одна из сестер, или мать. Тем временем отец вовсе не отказывается от своих прав, так что сын играет роль мужа, только пока отец где-то летает. Эти цапли не приобретают тех необходимых качеств, которые обычно перенимает молодая цапля, когда, покинув родителей, ей приходится самой устраивать жизнь».
Я услышал шаги сына, отложил книгу и погасил лампу, потому что в темноте, когда не видно глаз и лица, иногда легче разговаривать. Сын, похоже, тоже об этом знал, ибо, войдя в комнату, даже не спросил, почему я сижу в темноте. Пододвинув небрежно стул к моему столу, он безразличным голосом заявил:
– Я помню твоего Ганса Иорга. Ты мне о нем довольно часто рассказывал, когда я был маленьким. Но это был совсем другой Ганс Иорг.
– Да. Это был совсем другой Ганс Иорг, – согласился я.
Когда сын был маленьким, и мы еще жили в городе, я иногда брал его на прогулку в пригородные районы и там, остановившись перед какой-нибудь виллой, говорил: «В этом доме живет человек, которого зовут Ганс Иорг. Как раз он и подбрасывает писателям разные сумасшедшие идеи для их книг. В этой вилле он держит также различных героев, которых он одалживает другим, чтобы о них писали». А сын спрашивал: «Неужели у него живет Виннету?». «Да, сынок, – отвечал я, – но ты помнишь, что Виннету носил с собой лекарства?» Из кисета для трубки я сделал ему мешочек для лекарств с несколькими таблетками витамина С. Я разрешал ему носить кисет на груди и время от времени – особенно весной или осенью – пососать витаминину.
– Твой Ганс Иорг сейчас стал другим, – повторил сын.
– Он и должен быть другим, потому что вы стали старше, – ответил я.
И тогда мой сын, студент медицины, неожиданно соскользнул со стула и в темноте припал к моим рукам.
– Отец, я не состоялся, понимаешь? Не состоялся как мужчина. Если ты мне не поможешь, если не найдешь для меня какого-нибудь знаменитого врача, не поговоришь с ним обо мне, не поедешь к нему со мной, я покончу с собой.
– Спокойно. Только не драматизируй. Расскажи мне подробно обо всем, что случилось.
Сын поехал за город со своей сокурсницей, был вечер, лес, безлюдное место. Он ее хотел, она тоже. Но в тот момент, когда должно было произойти сближение, он неожиданно почувствовал, что ничего не может. Девушка как будто его поняла, погладила по голове, и они вернулись в город. Но он сгорал от стыда, чувствовал себя осрамившимся.
– Отец, я знаю, как это можно лечить. Иохимбин, кантарилин, тестостерон или сильбестрол[38], – говорил он, – но ведь я не могу пойти к какому-нибудь ассистенту и попросить выписать рецепт. Скажи, что это для тебя. Тебе дадут, ведь ты уже в том возрасте…
– Перестань, – сказал я, – разве ты не понимаешь, что никакое лекарство не поможет? Неужели ты и в самом деле, окончив два курса, научился лишь тому, что таблетка или укол могут избавить от страха, который тебя охватил? А Луция? Что с Луцией?
