Наталия Рощина - Цена желания
– Добрый вечер, бабушка, это я. – Валя была рада услышать наконец голос Вероники Сергеевны.
– Добрый вечер, милая.
– У тебя была горячая линия – едва прорвалась.
– Точно. Сегодня сплошные консультации по телефону, – подтвердила Маковецкая.
– Мне тоже нужна, только с глазу на глаз. Примешь?
– Конечно, ты еще спрашиваешь.
– Я уже выхожу. Через полчаса жди. – Валя улыбнулась, предвкушая встречу.
– Осторожно, не торопись. Я готовлю ужин.
– Не надо суетиться, прошу тебя.
– Все, пока, я жду.
Через пару минут Валентина шла по узкому больничному коридору. Впереди санитарка мыла полы. Она издавала слишком громкие для этого заведения звуки. Казалось, ее швабра нарочно задевает стулья, бьет по плинтусам. Валя почудилось, что это уже когда-то было: первое знакомство с рабочим местом, Вероника Сергеевна гордо идет рядом, а впереди невысокая, хрупкая девушка старательно убирает. Кажется, что с того дня прошла вечность.
– До свидания, Мариночка, – сказала Валя, поравнявшись со старательной уборщицей.
В ответ та расплылась в очаровательной улыбке и, смутившись, поправила выбившиеся из-под белой косынки светло-русые волосы. Не прекращая уборку, она ответила:
– До свидания, Валентина Сергеевна.
– Ты опять обращаешься ко мне на «вы». – В голосе Беловой послышались недовольные нотки. – Мы же договаривались.
– Забыла, простите. Да и не могу я. Может, со временем, – выкручивая половую тряпку, пробормотала Марина. – Я знаю, мы с вами одного возраста, но…
– Хорошо, как знаешь. До свидания.
Валя быстро спустилась по ступенькам лестницы на первый этаж. Она не обратила внимания, что Марина проводила ее внимательным взглядом. В нем не было любопытства, зависти. Скорее неприкрытая ревность. Еще бы, ведь эта полноватая, всегда спокойная и улыбающаяся женщина общается с Алисой каждый день. Они столько времени проводят в кабинете, принимая бесконечный поток больных. А что остается ей? Мимолетные встречи в начале или в конце смены и вечера, когда снова можно, как в детстве, часами болтать. Алиса заходит все реже: у нее жизнь бурлит. Вот и вчера дверь ее квартиры хлопнула около полуночи – свидание, наверняка очередная жертва Лялькиной красоты не хотела отпускать ее.
Марина вздохнула. Нечего ей на судьбу пенять, и так везенье редкое: надо же было, чтобы Алиса устроилась работать именно в этой больнице. Все-таки есть возможность лишний раз переброситься парой слов, получить улыбку или беглый взгляд подруги. Марина взглянула на тускло освещенный, длинный коридор и снова принялась за работу. Чем быстрее закончит, тем быстрее приедет домой. Алиса сказала сегодня, что ей нужно поговорить об одном очень важном деле с глазу на глаз. Значит, вечером она позвонит и придет в гости. Громко сказано – ведь они живут на одной лестничной площадке. Так было всегда, за исключением небольшого перерыва, когда Алиса переезжала к мужу. Марина тяжело пережила эти несколько месяцев. Ей не хватало Алисы, ей всегда было ее мало…
С детства привыкшая быть молчаливой тенью Ляльки, Марина с трудом переносила любое расставание с нею. Будь то поездка подруги на дачу к бабушке и дедушке, отдых на море, позднее учеба в институте и вынужденное сокращение общения, связанное с замужеством Алисы.
Марине казалось, что без обожаемой подруги она становится тупой, некрасивой, толстой, вечно недовольной. Сколько она себя помнила, настроение ее всегда поднималось при взгляде на очаровательную улыбку Ляльки. Живя на одной лестничной площадке, они общались почти круглосуточно. Правда, у их родителей было мало общего: профессорская семья Алисы просто по-человечески тепло принимала в доме застенчивую зеленоглазую девчушку. Они видели, что она тянется к ним, получая от чужих людей внимание, которого ей всегда не хватало. Зингерам было жалко девочку. Им не нравилось, что мать Марины воспитание дочки пустила на самотек. Отца нет вовсе, а молодую женщину больше волновала своя личная жизнь, да и любовь к горячительным напиткам не способствовала сближению с ребенком, скорее наоборот. Такая халатность для Зингеров была недопустимой и роняла в их глазах мать Марины в бездну безнравственности.
Лялечку родители лелеяли, окружали вниманием и заботой, сокрушаясь, что состояние здоровья Софьи Львовны не позволило иметь больше детей. А Ольга, мать Марины, пускалась во все тяжкие, нагло улыбаясь в ответ на попытки соседей наставить ее на путь истинный. Ей было дико каждое утро вылизывать дочку, заплетая ей косички, отглаживая платьица. Женщине казалось глупостью и мартышкиным трудом тратить на это время. Себя бы привести в порядок! Ольга криками подгоняла дочь, когда у той не получалось правильно надеть колготки или застегнуть пуговицы на давно потерявшем свежесть сарафане, так что к пяти годам Марина уже была очень самостоятельной и умела многое из того, что за ее подружку Ляльку с радостью делала тетя Соня.
После ухода матери на работу Маринка оставалась одна на целый день. Вечером уставшая и злая Ольга возвращалась, а пока ее дочь в одиночестве завтракала наскоро оставленными на кухонном столе бутербродами с маслом и медом и остывшим чаем, а потом часами смотрела телевизор, переключая канал за каналом. Девочка прислушивалась к любому шуму на лестничной клетке, потому что в какой-то миг раздастся шум открываемой соседской двери, и тетя Соня нажмет кнопку их звонка. Тогда только и начнется жизнь для девочки: у Зингеров всегда так интересно. И с Лялькой играть одно удовольствие. У нее столько кукол, что хватило бы обставить витрину магазина, а какие вкусные булочки и пирожки печет тетя Соня! Почему мама не делает того же, Марина не понимала, а когда пыталась расспросить ее об этом, получала подзатыльник и пьяный, слезливый упрек: «Мала еще мать учить жизни!»
Вообще с матерью было трудно разговаривать. Она или была зла оттого, что не пьяна, или зверела от выпитого. Марине даже легче становилось, когда за нею закрывалась входная дверь. Это означало, что до вечера никто тебя не обидит, а там видно будет. Единственным знаком внимания со стороны матери был ежедневный телефонный звонок с указанием съесть давно проглоченный бутерброд и никому не открывать, кроме Софьи Львовны.
Соседка, жалея девочку, перед обедом заходила за нею – и Лялечке веселее, и малышка не томится одна в пустой квартире, просиживая дни то за телевизором, то у окна, с тоскою глядя на прохожих. Марина была по-детски сердечно благодарна за заботу. Она изо всех сил старалась вести себя хорошо, чтобы, не дай бог, не получить от гостеприимных хозяев замечания. А во всех играх с Алисой всегда поступала так, как хотелось подруге, подыгрывая той во всем. Марина больше слушала, нежели говорила сама. Она впитывала спокойную атмосферу этого дома, чтобы остаток дня провести в воспоминаниях о прекрасно проведенном времени. Это помогало отвлекаться от того, что обычно ожидало ее после возвращения матери. Каждый день для девочки разделялся на две половины: светлую, связанную с общением с Зингерами, и мрачную, полную страха и слез, в которой главной героиней была ее мать.
