Татьяна Туринская - Арифметика подлости
И понял Гена: он все сделал правильно. Ничего страшного не произойдет, если перед свадьбой он позволит себе маленькую шалость. Пусть даже и с подружкой невесты.
Полюбовался издалека невероятно эротичным силуэтом, встал и направился к дверям:
– Это у меня кто?
Та охотно подхватила игру:
– Это у вас Казанцева.
– Вижу, вижу. Ну что ж, проходи, Казанцева.
Гостья переступила порог и прошла в каморку. Сам же Кеба пересек спортзал, запер дверь на задвижку. Вернулся в каморку, закрыл и вторую дверь, провернув замок на два оборота:
– Так-то оно лучше будет, вернее. А то в прошлый раз я даже двери не запер – забыл обо всем на свете.
Казанцева стояла посреди каморки, чуть расставив ноги и по обыкновению покачиваясь туда-сюда. Оставшееся за запертой дверью солнце уже не подсвечивало ни сзади, ни спереди, отчего Маринкина юбка враз потеряла прозрачность. Теперь каморку освещало лишь небольшое мутное оконце под самым потолком, выходящее в спортзал.
– А что, Геннадий Алексеевич, вы в прошлый раз занимались чем-то предосудительным?
В вопросе, да и в самом ее голосе слышалась наигранная наивность. Дескать – как, вы чем-то занимались? а я ничем! Собственно, это и не вопрос был – призыв к игре. Который Гена подхватил не без удовольствия: вот и умница, сама понимает, что ничего серьезного за их мимолетной связью не последует. Это всего лишь секс. Если двоим хочется близости – какой смысл отказываться от удовольствия?
– А ты полагаешь, мы в прошлый раз занимались обычными для преподавателя и студентки делами?
Подошел к ней почти вплотную, но с объятиями не спешил: наслаждался предвкушением. Взирал сверху, не скрывая хищной улыбки.
– А что предосудительного в том, что студентка помогает преподавателю с больной рукой заполнять журнал? – она смотрела на него, задрав голову. В улыбке – лукавая насмешка, в глазах – откровенный призыв.
Прежде чем откликнуться на этот призыв, Гене хотелось еще немножко насытиться блаженством преддверия, не менее волнительным, чем то, что последует за ним.
– Ты прекрасно знаешь, что с рукой у меня и тогда, и сейчас полный порядок. Это был только повод.
– Как и трюк с мячиками. А какое задание вы припасли для меня сегодня? Журнал, лестница, или, может, скакание через козла?
– Через козла? Пусть козлы сегодня отдохнут…
Хватит предвкушения. Она права – пора от слов переходить к делу. А то уже до козлов договорились.
Шутки кончились. Смеяться больше не хотелось. Хотелось большего, много-много большего. Гена прижал Маринку к себе, и, даже не поцеловав, нагло влез под юбку.
Она, конечно, и не надеялась, что они будут читать стихи Есенина. Но как-то уж слишком буднично: никаких тебе уси-пуси, «я подарю тебе звезду». Звезда, ясное дело, останется пришпиленной к небу – но хотя бы поцеловать для приличия можно?!
Вырвалась, укорила:
– Геннадий Алексеич, вы ничего не путаете? Я вообще-то пришла отрабатывать зачет. Мы с вами уже выяснили, что полы мыть я не люблю, зато пишу с удовольствием. Вот и загружайте меня работой. Что это у вас, у преподавателей, за привычка: чуть что – сразу под юбку?
Не дав ему одуматься, быстренько устроилась на стуле. Она-то сюда, конечно, вовсе не для писанины пришла, но уж больно он скор. По крайней мере, стулом она существенно осложнит ему задачу – не так легко будет лезть под юбку.
А главное, не решилась еще Маринка перешагнуть точку невозврата, после которой – только вперед. Думала, что готова, но в последний миг спасовала. Пока Кеба словами играл – ждала, когда, наконец, к делу перейдет: за плечи возьмет, поцелует. А он сразу под юбку.
Только, было, разочаровалась, как едва сдержала улыбку: такого поворота он явно не ожидал. Отлично! Предсказуемость женщину не красит.
– Писать? Тебе очень хочется писать? Вообще-то писать я и сам умею. Может, не так красиво, как ты, но все-таки с писаниной сумею справиться без тебя.
Как и в прошлый раз, он стоял позади стула, на который уселась Маринка. Как и в прошлый раз, приобнял за плечи. Разряд молнии последовал незамедлительно. Точка невозврата сильно придвинулась, показавшись не стоящей внимания преградой.
Откинув голову назад до упора, она поймала его разочарованный взгляд. Спросила кокетливо:
– А с чем не справитесь?
Знала, прекрасно знала, с чем он без нее не справится! Ради этого и пришла. Но голого секса, вот так, ни тебе «здрасьте», ни тебе «пожалуйста», не хотелось. Понимала, что романтики в их отношениях не предвидится, однако нельзя же так просто взять и влезть девушке под юбку!
Да и не готова была, еще надеялась устоять. Точка невозврата, хоть и сильно потерявшая в значимости, еще не была преодолена. Не хотелось предавать Ольгу. Конечно, если сил на сопротивление не останется – придется сдаться.
Но может, обойдется без предательства? Может, они заблудятся в словах, и все кончится, не начавшись? Как в прошлый раз? Она только еще раз почувствует его руки на своих бедрах – и всё. Ей этого хватит. Только руки на бедрах – большего не нужно. И сама помнила пьянящее ощущение, и Ольга растормошила, разбередила душу красочными своими восторгами. Ну кто ее тянул за язык?!
Наклонившись, Гена поцеловал ее перевернутое лицо в губы, в подбородок, добрался до шеи. Руки его оказались на Маринкиной груди, проникнув в запретную зону через ворот блузки, и по ее телу разлилась теплая волна.
Вот чего она ждала. Не грубого секса – нежности, ласки. Любви. Пусть одноразовой, но любви: ведь сейчас, в эту минуту, Кеба любит ее. Пусть не как Ольгу, но именно в эту минуту Маринка дорога ему не меньше.
Прикрыв глаза, она тихо млела под его руками. А руки, руки! От них действительно можно было сойти с ума – права Конакова. Они бродили по ее телу, одна сверху, через горловину кофточки, вторая снизу. Одна пыталась пробраться под ажурный бюстгальтер, вторая уже нащупывала лазейку под юбку, к животику.
– Вот с этим я сам не справлюсь, – пробормотал он.
Рывком поднял ее со стула, сорвал одежду. Маринка похвалила себя за правильный выбор: молодец, а то надела бы одежку с застежкой, теперь ни одежки бы не осталось, ни застежки.
Черный кружевной бюстгальтер, вместо трусиков – одни сплошные веревочки, поддерживающие крошечный кусочек ткани. Еще меньше, чем в прошлый раз. Босоножки словно шли в комплекте с трусиками – тоже сплошные веревочки. Шпильки удлиняли без того идеальные ноги.
Кеба застыл на мгновение, забыв отбросить тряпки в сторону. Ого! Это вам не Оленька, которую он без содрогания не может видеть голой: не ее видит – проклятущий шрам, кроме него будто и нету ничего. Да и грудь у нее сильно подкачала – как у девочки-нимфетки. Не грудь – один сплошной намек. У Маринки же – «золотая середина». Ни мала, ни велика.
