Маша Царева - Сидим, курим…
Я вдруг поняла, что никакая она не жертва. Все это время я жалела ее вхолостую. Маринке нравится ее жизнь такой, какая она есть, и ничего менять она не хочет и не будет.
Это открытие было поразительным! Я смотрела на нее — а видела другую женщину. Она грызет яблоко, с веселой улыбкой смотрит на меня, говорит о чем-то будничном, краем глаза почитывает бульварную газету, мечтает о приближающемся отпуске в Турции — и вроде бы это знакомая родная Маринка, но как теперь забыть ее помутневший взгляд, и бессмысленную улыбку, и то, как ее нарощенные ногти хаотично царапали потную спину Олега?
— Что ты так на меня смотришь? — прищурилась Маринка. — Глань, расслабься, все пройдет. Поверь, через неделю ты будешь смеяться, вспоминая этот эпизод. Ну а пока помни, что я тебе сказала. Представь, что это была не ты. Другой человек.
Я распрощалась с Маринкой, Олегом и Драконом и поехала домой в набитом автобусе, хотя у меня были деньги на такси.
Там, среди посеревших от усталости лиц, прижавшись к чужим дешевым пальто и забрызганным грязью пуховикам, я немного успокоилась.
Сидим, курим…
И тут Len'a (crazy) ни с того ни с сего начинает вспоминать, как четыре года назад ее чуть не взяли в аэропорту Хитроу со шматком гашиша «воооот такого размера» (показывает свой кулак).
Было время, когда она не куталась в норковую шаль и не носила во внутреннем кармашке сумочки хрустальный флакон с эксклюзивными, смешанными специально для нее духами. На голове ее произрастал отчаянно-фиолетовый ирокез, асфальт сотрясался под ее армейскими ботами, а нимфеточная субтильность пряталась под воняющей табаком курткой цвета хаки, и любила она мрачного юношу по имени Антон. Не то ударника, не то басиста какой-то сомнительной панк-группы, выпустившей единственный сингл и кочующей с ним по клубам, на радость десятку обдолбанных фанатов.
— Антон был крутой, — Len'a (crazy) закатила глаза и отточенным движением щелкнула указательным пальцем по кончику тлеющей сигареты. Горстка горячего пепла отлетела в ее чашку с кофе, Len'a (crazy) откомментировала это флегматичным «пипец», но кофе заменить не попросила — у нее был почти нулевой уровень брезгливости (что неудивительно — с таким-то прошлым).
— Антон был крутой, — повторила она, а потом, видимо для более четкой расстановки акцентов, добавила: — Cool! Вот время-то было, а? Вечера начинались одинаково — мы встречались в арке у метро «Кузнецкий мост», пили «Балтику № 9», а потом шлялись по бульварам. У нас было много приятелей, и все почему-то обитали в районе Бульварного кольца. Какие-то безумные художники с мастерскими на чердаках. Какие-то полуолигархи — до сих пор не понимаю, зачем они привечали таких маргиналов, как мы. Наверное, для них это был бесплатный цирк. Какое-то разнообразие. В понедельник они заказывают черную икру из лучшего рыбного ресторана, во вторник — стриптизерок из «Распутина», а в среду — запускают домой панков и слушают их пьяные бредни. Иногда за одну ночь мы обходили Бульварное кольцо по три-четыре раза. Вот время-то было…
Len'a (crazy), мечтательно зажмурившись, вспоминает что-то еще, с cool Антоном связанное. О том, как они ограбили уличную палатку — взяли сигареты и несколько шоколадных яиц. О том, как Антон втянул ее в разухабистую групповушку с участием грудастой мулатки и насквозь силиконового переделанного мужика. О том, как в конце концов Антона этого нашли мертвым в луже собственной блевотины в подъезде какого-то арбатского дома. Банальная для таких типов история: передоз.
Я рассеянно слушаю, и почему-то с каждой минутой мне становится все более тоскливо. Хотя, если разобраться, ничего ностальгического в ее байках нет — сплошь чернуха какая-то.
Лена в пиджаке из стриженой норки, с цыганистыми сережками из Carrera у Carrera, в зеленых туфельках из крашеной кожи страуса — да-да, она теперь из тех, кто носит открытые туфли даже в зимнюю слякоть, ведь есть финансовый порог, за которым прогноз погоды теряет всякий смысл.
Смотрю на нее и не узнаю.
Закрываю глаза — родной прокуренный голос уютно щебечет о постепенно сошедших на нет днях круглосуточного загула. Открываю — передо мной незнакомая женщина с ботоксом в переносице и льдинкой в облагороженных фиолетовыми линзами глазах.
А ведь было время…
Однажды нам с Len'ой (crazy) приспичило во что бы то ни стало провести выходные на море. То лето выдалось пыточно удушающим — от жары буквально плавился асфальт, холодное пиво еще с утра исчезало из палаток, а москвичи медленно, но верно сходили с ума. На Арбате был настоящий ад. Я сидела на своем складном стульчике, прикрыв голову широкополой белой панамой пенсионерского фасона и каждые пять минут посылая безропотного дядю Ванечку за ледяной минералкой. Все без толку — никому не хотелось усаживаться на самый солнцепек перед уличной художницей. Прохожие снуло брели мимо, выискивая теневые места в арбатских кафешках.
И тогда Лена отобрала у меня мольберт и решительно скомандовала: «На сборы пятнадцать минут! Мы едем на море!»
Денег у нас не было. Зато безбашенности — хоть отбавляй.
Я сбегала домой, сложила в рюкзак зубную щетку, купальник, запасную футболку и несколько сторублевок — мой скудный финансовый резерв. Мы доехали до станции метро «Домодедовская», вышли на Каширское шоссе, голосуя. На мне был полупрозрачный сарафан из тонкого льна, на Ленке — ядовито-розовая мини-юбка и белый лифчик: слова «дресс-код» для нее тогда вообще не существовало. Двадцать первый по счету водитель оказался из нашей породы — слоняющийся раздолбай, он согласился спонтанно изменить свои планы и подбросить нас на юг. Правда ближе к ночи, где-то под Ростовом, нам пришлось спешно покинуть его гостеприимный «жигуль» — добрый самаритянин настойчиво лез под Ленкину розовую юбку и недвусмысленно намекал, что в его бардачке имеется армейский нож, а в Анапе у него есть родственник, подполковник милиции, который, если что, может устроить нам проблемы. Ночевали мы в поле, под открытым небом, вздрагивая от каждого шороха. Под утро договорились с каким-то дальнобойщиком, которому наврали с три короба про побег от родителей; он оказался мужчиной сердобольным и доставил нас к морю.
Реальность воспринималась как чудо. Еще вчера наши каблуки вдавливались в размякший асфальт, а сегодня наши пятки обнимает морская пена, и воздух пахнет персиками, а вокруг загорелые тела с солеными каплями, и влюбчивые аборигены бесплатно угощают нас тягучей чурчхелой.
Мы не думали ни о том, где нам переночевать, ни о том, на что купить еды, ни о том, каким образом вернуться домой. Ошалев от неожиданного счастья и от быстрой смены декораций, мы с разбегу бросались в крутые волны, наперегонки доплывали до буев, кувыркались, брызгались, визжали. Если бы я была склонна к рефлексии, то в тот момент я бы почти физически ощутила, что такое счастье.
