Одолжи мне жениха - Дарья Волкова
Теперь я всхлипнула. Потому что уже была на месте Виолетты. Той, что поймала, скрутила, заставила и навязала. И как Ярослав относился к Виолетте – я видела. Это ждёт и меня. Вместо горячих и крепких объятий, вместо жадных губ и наглого языка, вместо смеха и сна на его груди у меня будет… Ничего у меня не будет.
Две полоски крест-накрест перечеркнули все.
Я встала и, забыв о чае, отправилась в спальню. И стала собирать вещички.
Не скажу ему ничего. И он не будет знать, что я тоже поймала его на две полоски. Но всё-всё нежное, горячее и ласковое, что у нас было – оно останется. В памяти моей останется, не осквернённое ничем, что может быть после.
А со всем… остальным я справлюсь сама. Не привыкать. Прорвёмся.
* * *
Моя квартира показалась мне чужой. Заброшенное жилище. Разве здесь можно жить? Впрочем, о чём это я? Ярослав здесь скоро появится. Не тот он человек, чтобы молча проглотить мое исчезновение. Я снова хлюпнула носом и снова погрозила себе пальцем – как делала на протяжении последнего часа не раз. И, не давая себе времени на раздумья, прошла в спальню. Там, в шкафу, в дальнем углу, лежал пакет.
Шестнадцать нераспечатанных писем, адресованных Кармановой Антонине Петровне, с пометкой почтальона: «Адресат отказался от вручения». Письма адресованы не мне, и на них мне нужен только адрес. Адрес единственного места, куда я могу – и мне надо! – сейчас ехать.
* * *
Звонок Ярослава настиг меня уже в автобусе. В пыльном и душном «пазике», который проделал уже примерно десять километров к месту моего назначения.
– Тонь, ты где? – начал Огарёв без предисловий.
– Еду, – лаконично ответила я.
Мне было нехорошо. Нехорошо вообще, а от тряски и жары – в особенности. Мутило. Может быть, это токсикоз. Хотя рано, наверное.
– Куда?
– Тебя это не касается.
– В смысле?..
Я слышала, как он что-то зацепил, и что-то, кажется, упало.
– Что значит «не касается»? Ты где? Вещи твои где?
Я молчала. Меня тошнило, и я полезла за бутылкой с водой. И принялась пить мелкими глотками. Ярослав ждал моего ответа. А потом сам сообразил:
– Ты меня бросила, что ли?
– Молодец, сообразительный.
– А ты ничего не хочешь мне сказать? Объяснить, например? Какого, чёрта лысого, ты ушла?!
– Мне кажется, мы уже запилили достаточно контента для Телеграм. – Я мысленно досчитала до пяти. – Всё, мне больше неинтересно. И некогда.
– Ну ты и с-с-стерва!
Дальше слушать я не стала. У сына завкафедрой русского языка богатый словарный запас, я в этом не сомневалась. Но у меня весь его выслушивать сил нет. Я выключила телефон и убрала в сумку. Сделала еще несколько глотков. Потом достала упаковку бумажных платочков, вытерла слезы и шумно высморкалась. Мне можно – я брошенная беременная баба. И то, что это именно я бросила – не имеет сейчас никакого значения!
* * *
Малая родина встретила меня неласково. Точнее, неласкова была ко мне дорога – пыльная и ухабистая последние двадцать километров. И жара, прощальный привет уходящего лета, словно насмешка, совершенно измотала меня.
Из автобуса я буквально выпала. Нырнула в тень монументальной бетонной остановки, достала бутылку с водой и допила тёплые остатки. И лишь потом осмотрелась… Родина. Главная улица, растрескавшийся асфальт – почему-то на деревенской улице он был. А на дороге к деревне – нет. Интересный парадокс, надо бы у Ярослава спросить.
Ага, спросить. Привыкай, Тоня, что ты у него больше ничего не спросишь. Кончились ваши разговорчики. Я шмыгнула носом, у меня шмыганье почти превратилось в привычку, поправила лямку сумки на плече и встала. Кажется, больше не мутит.
Я зашла за остановку, посмотрела на ближайший дом. Улица Ленина. Оригинально. А мне нужна улица с не менее привычным названием – Советская. Ее я обнаружила, дойдя до первого перекрёстка – Советская пересекала Ленина – главную улицу деревни. Мне нужен дом номер сорок. Интересно, это направо или налево? Я повертела головой. Слева раскинулась шикарная, уже начавшая наливаться красным рябина. Туда я и пошла. И не ошиблась.
Здравствуй, милый отчий дом… Кажется, песня такая есть. Я стояла и смотрела на дом, где выросла моя мать. Деревянный, на вид добротный, голубые ставни. Перед домом ухоженный палисадник. Палисадник… палисадник… Интересно, откуда я знаю это слово? Ворота высокие, забор тоже, что там за ним – не видно. Я стояла и чувствовала себя как сиротка из сказки перед заколдованным замком. Какая вот только это сказочка – добрая или злая? Впрочем, зная мое фирменное везение, можно не спрашивать.
Я вздохнула и нажала на отполированную временем и руками железную ручку. Услышала, как поднялась щеколда, и калитка подалась моим усилиям с лёгким скрипом. Я шагнула через высокий порог.
А там меня, видно, уже ждали. С высокого крыльца, сверху вниз, на меня смотрела Антонина Петровна Карманова. Моя тётка. И полная тёзка.
Я узнала родственницу сразу, хотя у нас в доме не было ее фотографий. Вообще не было никаких фотографий родственников. Но не узнать ее я не могла, потому что в первый миг мне показалось, что это мама на меня смотрит. Живая мама. Постаревшая, посуровевшая, в нелепой одежде – пёстром платке, растянутых трениках и жёлтой футболке. Но сходство было такое, что я покачнулась и ухватилась за калитку. Она скрипнула, я цепко за нее держалась. Тётка молчала, только смотрела на меня. Я тоже словно онемела.
В голове у меня началось какое-то совершенно сумасшедшее мельтешение, образы и слова прошлого и настоящего перемешивались, и мне казалось вдруг, что это не я, а мама моя пришла, беременная, каяться к своей сестре, которую предала. Это было так неправильно, так больно, так… Мне хотелось что-то сказать, потом закричать, но язык словно прилип к нёбу. И когда я попыталась набрать в грудь побольше воздуха, неожиданно прямо перед моим лицом поднялся рой мелких мошек. «Откуда они тут взялись?» – только и успела подумать я, а потом гладкая штакетина калитки выскользнула у меня из рук, и мошки, крыльцо, тётка и всё остальное исчезли.
Глава 9. Когда я в дом вошел как Армия спасения… Кто бы меня самого спас
Первое, что я услышала – мужские голоса. А потом, где-то вдалеке, крик петуха.
– Всё, идите-идите отсюда, только шум от вас, – послышался сердитый женский голос. – Спасибо, что помогли, а сейчас – идите. Завтра придёте и
