Что, если? (СИ) - Резник Юлия
– Понял, Герман Анастасыч. Извините, – отворачивается начбез. И предусмотрительно приоткрывает для Глухова ведущую в фойе дверь. Спектакль давно начался. В разгаре второй акт. Глухов с двумя охранниками проходит на единственные пустующие места в первом ряду. Пожилая женщина сбоку недовольно фыркает. Герман выдает дежурные извинения и, откинувшись в кресле, прикрывает глаза.
Поет Елена в самом деле неплохо. Он позволяет звуку ее голоса проникнуть внутрь и разлиться по венам. Интересно, что она запоет потом? Сколько тут осталось до ее сольной партии? Минут двадцать? Нет? Полчаса? Отбросив посторонние мысли, Герман смиренно подчиняется естественному ходу времени. Подгонять его глупо. Да и бессмысленно. Он просто ждет, чтобы все по местам расставить.
Наконец, спектакль заканчивается. Занавес опускается. До конца досидело не так много народа, и аплодисменты выходят откровенно жиденькими. Герман достает телефон, чтобы включить звук, в тот момент, когда на экране вспыхивает незнакомый номер. И ведь обычно он такие вызовы игнорирует, а тут будто черт дергает.
– Да…
– Герман Анастасыч?
– Имана!
И все. В один момент. Зал пустеет. Пустеет мир. Будто и его за занавесом спрятали. Остается только он. И она.
– Да, это я. Звоню предупредить. Пожалуйста, поверьте мне. Это важно.
– Я верю, – жмурится Глухов.
– Бутов действует через вашу невесту. Когда-то давно они были вместе. У меня нет доказательств, я только сейчас это выяснила и еще не успела их собрать воедино, но…
– Тщ-щ-щ. Это неважно. Ты сама-то как? – почему-то шепчет Герман, продвигаясь вперед по проходу.
– Я? – как будто бы удивляется. – Нормально. Просто хотела предупредить. Прощайте…
– Имана! Нет… Послушай, давай поговорим.
Она что-то отвечает. Но у Глухова в ушах до того шумит кровь, что он сквозь этот шум никак не может уловить смысл сказанного. Кажется, Имана просит не беспокоить девушку, которой принадлежит этот номер. Значит, ее звонок спонтанный. Иначе бы она подготовилась так, что никого бы защищать не пришлось. Что же с тобой случилось, девочка? Как ты в одиночку выяснила то, на что у его лучших сыщиков ушел не один день?
– Где ты? Ты в порядке? Имана, девочка моя, я идиот…
Телом Германа прокатываются волны мерзкой дрожи. На висках выступает пот. Слышать ее и сладко, и одновременно с тем мучительно больно. Он чего уже только не надумал за это время. Он какие только силы ни задействовал, чтобы ее найти. Он провел столько бессонных ночей, ругая себя. Ругая ее… Допрашивая собственных же людей, на растерзание которым сам же ее и отдал. Ни единой зацепочки не нашел. И тут она сама. Сама ему звонит. А ведь могла бы, вполне могла не звонить. Даже если бы узнала, кто ему угрожает на самом деле. Потому что он, мудак, этого не заслуживает. Но позвонила, да. А значит, ей не все равно, значит, может быть, у него еще есть шанс.
Или нет. Ведь ответом ему гудки…
Глухов отводит телефон от уха, растерянно глядя на экран. Спешащие к гардеробу люди недовольно обходят его, застывшего посреди коридора.
– Все нормально? – хмурится Михалыч, поглядывая на телефон шефа так, будто это, по меньшей мере, бомба с часовым механизмом.
– Да. Наверное, да… Господи, она жива, Коля… Она жива.
Говорит, а у самого внутри цветы распускаются. И вообще ничего больше неважно. Вообще. Ничего. Ни выборы эти дурацкие. Ни судьба целого региона. Ни уж тем более разборки с Еленой. На кой черт он вообще сюда приперся? Если Имана там. Точно там. Глухов это чувствует.
Прикрыв глаза, погружается глубоко в себя. Лучше бы, конечно, ему в другом месте это сделать, но он не может ждать. Давай же, пожалуйста! Ну давай… – подгоняет в горячке. И, наконец, с облегчением нащупывает их – тоненькие золотистые ниточки, тянущиеся от сердца…
– Герман! Ты чего не заходишь?! Поверить не могу, что ты здесь! Вот так сюрприз! Я своим глазам не сразу поверила, когда тебя увидела, представляешь? Пойдем скорей в гримерку, пока фанаты не набежали… Позавчера целый час раздавала автографы. А на улице, между прочим, была страшная холодрыга… Нет, ну как же тебе удалось вырваться?
Елена тащит его за руку в сторону гримерки, безостановочно треща. За ними след в след идет охрана Германа и еще несколько человек в штатском.
Глухов прикрывает за собой дверь в тесную комнатушку. Елена, закусив губу, заводит руку ему за спину и проворачивает замок. Костюм она уже успела снять. А вот парик – нет. И оттого ее ужимки смотрятся особенно вульгарно. Герман даже не пытается скрыть написанной на его лице брезгливости.
– Что-то не так? – тушуется Елена.
– Да нет. Все нормально.
– Тогда… – томно вздыхает, ведет пальчиками в разрез на груди, – может быть…
– А ты хочешь?
Он, конечно, представлял, как это для нее было… Их секс, и все такое. Неужели каждый раз через силу? Нет, Глухов, конечно, в курсе, что те же спецслужбы используют женщин вот так, но там барышни в основном идейные и проработанные, а эта? Что ее держит у Бутова на поводке? Любовь? В это ему ну никак не верится.
– Конечно. Я очень соскучилась.
– М-м-м… И насколько сильно?
– Показать? – проказливо улыбается Елена.
Глухов может продолжать этот спектакль и дальше. Но он не хочет. Потому что глядя на Елену, он видит перед собой не взрослую женщину, а только-только вошедшую в пубертат девчонку, которая зачем-то спуталась с мужиком втрое старше и тем самым себя погубила. Свидетели, которых они нашли, говорят, что шлюшку Ленку даже ни к чему принуждать не пришлось. Что за деньги она была согласна на все, и потому так быстро Бутову надоела. И никому ведь в голову не приходит, что в этой ситуации вина целиком и полностью лежит на взрослых! Но никак не на ней… И потому, да, он ее жалеет. Пусть прошлое совершенно не оправдывает того, что она делает сейчас.
– Нет, Лен. Прекрати. И давай уж, умойся.
– Боишься, что я испачкаю твой красивый костюм гримом?
– Дело не в этом.
– А в чем?
– В том, что там, куда тебя заберут, возможность снять макияж у тебя появится нескоро.
Руки Елены застывают над головой. Шпилька выпадает из пальцев. Она, конечно, берет себя в руки. Храбрится, но для Германа очевидно, что все она поняла.
– И куда же меня заберут? – спрашивает с искусственной улыбкой.
– До выборов – в специальный СИЗО. А там все от тебя будет зависеть.
– Ты с ума сошел?
– Определенно. Как-то же я в тебя вляпался.
– Гер… Да ты что? Что ты такое говоришь?
Глухов оглядывается. Замечает на тумбочке початую бутылку коньяка. Интересно, кто тут выпивает. Плеснув себе в стакан, делает глоток. Оборачивается к ней, пялящейся на него с ужасом. Пытается вспомнить, зачем это все затеял. Кажется, хотел заглянуть ей в глаза? Ну вот. Заглянул. В них животный ужас плещется. Доволен? Нет. Идиотская ситуация, в которую он сам себя и загнал.
– Прекрати ломать комедию. Я все знаю.
– Что знаешь?
– Про тебя и Бутова. Про твое участие в покушении, про…
– В каком покушении?! Я ничего не делала!
Глухов ловит взгляд Елены и предупреждающе ведет бровью. Оборвав себя на полуслове, та громко всхлипывает.
– Попробуй еще раз, – подсказывает Глухов, которому это все порядком надоело.
– Он заставил меня. Заставил. Понял?! Говорю же, я ничего такого не делала! Просто…
– Что? Просто докладывала о моих передвижениях и расстановке охраны в доме?
– Как будто я что-то в этом понимала!
– Понимала, Лен, – вздыхает Глухов. – И то, что пока я с тобой ношусь, люди Бутова выводят из строя мой вертолет…
– Нет!
– Да, Лена. Да. Ты понимала тоже, – устав от этой сцены, Герман подходит к двери: – Заберите ее…
– Нет! Стой… Подожди. Не делай со мной этого. Он меня шантажировал! Пойми, у меня просто не было иного выхода. – Елена обхватывает Глухова со спины. Принимается что-то сбивчиво объяснять. И целует его – в шею, в плечи, куда придется. Герман дергается, чтобы это все прекратить, едва скрывая чувство гадливости.
