Мой друг - Оливия Лоран
— А если я хочу автограф не на спине? — острит Миша. — Ник, оставишь мне свой? — подмигивает нахально, кивая на свою ширинку.
На другой стороне дивана замечаю поникшую девушку Миши. Что за кошка между ними пробежала — не силюсь даже размышлять, лишь отмечаю комментарий "идиот", что звучит от друга под боком.
— Удаляться в другие комнаты не планируется, извращенец. Прибереги свои силы для залетных, — язвит подруга, не растерявшись ни на миг. В этом вся она.
— Я не буду участвовать, — говорит на ухо Тёма.
Вскидываю на него расширенные глаза. Всё идет не по плану… Он же не знает, что при любом раскладе не без помощи "фокусницы" Ники он вытянет мое имя. Перебираю в голове варианты, как могу его переубедить и, не придумав ничего лучше, выпаливаю:
— А я буду.
Стараюсь выглядеть как можно спокойнее, когда сообщаю ему свое решение.
Артём заметно напрягается, ему всё это явно не нравится. Сжимая челюсти, смотрит с каким-то укором. Неприятно, но игра стоит свеч. С достоинством выдерживаю тяжелый взгляд и продолжаю уже увереннее:
— Может, вытянешь мое имя.
— А может, твое имя вытянет, к примеру, Раевский, — сердито бросает свое предположение.
— Рисую я неплохо, — передергиваю плечами, но под недоброй вспышкой в его глазах, теряюсь. — Да ладо тебе, будет весело! — совсем невесело уверяю я.
— Весело… — всё так же негодует. — Ну хорошо, Ми. Давай посмеемся.
Нервно кусаю губы, когда доходит очередь до Артёма, и он с завязанными глазами тянет бумажку. Даже подмигивающая Ника не в силах успокоить мои расшатавшиеся нервы. Благо, помимо подруги у нас больше нет свидетелей.
А когда он, приземляясь на стул, стягивает через голову футболку, буквально задыхаюсь от накатившего возбуждения. Беру для себя несколько секунд, чтобы выровнять пульс, и неловко макаю кисть в разведенные краски алого цвета.
Едва касаюсь голой кожи под левой лопаткой, Артём вздрагивает. Холодно? Подрагивающими пальцами пытаюсь вывести сегодняшнюю дату. Результат оставляет желать лучшего, но меня это сейчас мало заботит. Чуть ниже оставляю свой автограф, так как только он меня называет — "Ми".
И он снова дергается. Не задумываясь, на левой лопатке пишу свое признание — "донельзя". Ускорившееся дыхание становится шумным. Сложно разобрать чье оно, в ушах набатом стучит колотящееся сердце. Ведь я, действительно, очень-сильно… До крайней степени его… Донельзя.
Он просил подождать, но я не в силах… Никогда не отличалась особым терпением.
Форсируя события, прикасаюсь губами к его правой лопатке, оставляя яркий след от помады. Отстраняясь, веду изогнутую линию, запечатывая поцелуй. Артём резко дергается и отстраняется, не давая закончить вокруг красного очертания губ свой рисунок в форме сердца. С каким-то облегчением успеваю заметить, что оно не выглядит разбитым.
А когда он разворачивается ко мне лицом, вцепляясь ладонями в мои бедра и держа при этом на расстоянии, застываю в паническом ожидании. Боюсь, что снимет повязку с глаз. Но он этого не делает. Стоит напротив, учащенно дышит и, склоняясь ниже, пытается столкнуть нас лбами. Но я не позволяю. Снова макаю кисть в краску и продолжаю выводить плавные изогнутые линии на его торсе, подобные языкам пламени. Погружаясь в процесс, медленно скольжу все ниже. И когда приходит осознание того, что миновала половину пути по направлению к поясу — замираю.
— Стоп! — оглушает звонкий голос Ники.
Артём натягивает футболку, не снимая повязки с глаз, а я, оставляя кисть и краски, возвращаюсь на диван.
— Можете снять ленты, — командует подруга. — Тёмка, и ты снимай. Как думаешь, кто тебя поздравлял?
Поднять глаза и посмотреть на него не решаюсь. Прожигая дыру в ковре, лихорадочно тереблю край тонкого свитера. Затаив дыхание, жду его ответа, с которым он почему-то не спешит. Понял же? Другого варианта даже не допускаю.
— Янка, а чё такая бледная? Ты что ли нашего Тёмыча метила? — встревает Поршнев, вгоняя в краску нашу одноклассницу.
— Соколов, чего молчишь? Янка что ли? — не унимается Миша.
"Почему молчит?" — пульсирует отчаянная мысль в голове. Вскидываю на него взгляд, когда выматывающее ожидание достигает критической отметки.
Он не смотрит на меня, как я с чего-то вдруг решила. Беззаботно посмеивается, проходясь рукой по взъерошенным волосам, придавая им еще более растрепанный вид. А когда его губы начинают двигаться, я накидываю холодную броню, обращаясь в ледяную глыбу. Словно зная наперед, что ничего хорошего не услышу.
Сквозь толщу льда пробивается в сознание его ответ:
— Может и она.
Барьеры не выдерживают. Слова острыми льдинками прорываются куда-то очень глубоко под ребра. Задыхаюсь от шока и возмущения… Неужели не понял, что это была я?! Я! Хочется закричать, расцарапать все свои послания, оставляя вместо алых мазков краски кровавые раны. Такие же как и у меня сейчас внутри. Но, конечно же, я этого не делаю… Вместо этого вскакиваю с места и выхожу из комнаты.
Уборная ожидаемо занята. Не сдерживаясь в выражениях, ругаюсь себе под нос и поднимаюсь на второй этаж. Иронично отмечая свое сегодняшнее везение, закрываюсь на замок в свободной уборной и открываю кран. Не хочу уезжать, но зачем-то вызываю такси, пока привожу себя в порядок.
Дождаться машину решаю в свободной комнате там же на втором этаже. Вижу на телефоне уведомления о сообщениях от Артёма, но упрямо игнорирую их. Слежу за приближающейся точкой такси, и когда загорается статус "ожидание", подхожу к окну. Машина приехала, а я не могу сдвинуться с места.
Глаза как стекла, но слез нет. Почему я не могу расплакаться и выпустить эту душащую боль?!
Донельзя… Издаю какой-то нервный смешок, думая о том, что мучаться так нельзя. Вот, что на самом деле нельзя. Не хочу.
— Вот ты где.
Щелчок закрывающейся двери. Вздрагиваю. Этот голос… Стремительные уверенные шаги за спиной. Осознаю, что разговора не избежать, и мне нужно собраться с мыслями. Но проблема в том, что… Решимость собраться с мыслями — это ещё не гарантия того, что мысли соизволят явиться к месту сбора.
— Опять прячешься, Мил, — летит куда-то в затылок.
А следом теплые руки на плечах, дыхание в волосах, вздымающаяся грудь на лопатках.
— Давай, скажи,
