Не проси прощения (СИ) - Шнайдер Анна
— Ришка! — Ирина выпустила руку дочери, развернулась к ней лицом и крепко обняла, погладив по голове. — Я понимаю, что ты чувствуешь, моя хорошая. Мне тоже до сих пор бывает больно и обидно. Но я нашла в себе силы… и увиделась с вашим отцом.
— Мам!
— Он ваш отец, — повторила Ирина с нажимом. — Что бы он ни совершил в прошлом, этого не изменить. И вспомни, Марина, сколько хорошего было между вами. Одна ошибка! Он совершил только одну ошибку, но ты из-за неё перечеркнула всё остальное.
— Он сам всё перечеркнул, — возразила дочь срывающимся голосом. — Сам! Сам поставил какую-то… выше семьи! Наш папа, которого мы с Максом любили, никогда бы не поступил с нами так!
Ирине было очень тяжело. Ей на грудь будто бы уронили кирпич. И голова начинала кружиться… Но она должна, просто должна закончить этот разговор с Мариной. Должна!
— Ришка… он виноват. Он знает это. Поверь мне, как человеку, который пострадал не меньше вас с Максом. Он не отрицает, что виноват, и жалеет, это чувствуется. Он совершил одну ошибку — так дай ему один шанс. Всего один, Марина.
— Мам…
— Я прошу тебя! — выдохнула Ирина с горячностью. — Я прошу!
Дочь молчала, обнимая её. Ирина чувствовала, что щёки у Марины мокрые — одной она прижималась к плечу матери. И тихо всхлипывала, дрожа всем телом…
— Я дам ему шанс, — произнесла в конце концов Марина едва слышно. — На то, чтобы общаться с Ульяной. Сама я… не смогу.
Ирина едва не осела на пол от облегчения.
Господи, спасибо! Марина всё-таки пошла на уступки. Да, это маленькая победа — но она есть. Теперь дальнейшее уже будет зависеть от Виктора, не от неё. Только бы не оплошал…
— Спасибо, Ришка, — прошептала Ирина, целуя дочь. — Спасибо, моя родная девочка…
48
Виктор
Маша Вронская позвонила в пятницу — как раз в тот день Горбовский на свой страх и риск оформил доставку калейдоскопа для Марины и Ульяны. Борис не возражал, и даже после того, как Виктор рассказал, в чём дело, подумал и сказал:
— А давайте попробуем. Хуже всё равно не будет, а вот лучше — возможно. Это может оказаться неплохим толчком для Марины.
В ожидании результата Горбовский тенью проходил на работе до обеда. Всё вспоминал момент, когда Максим, ехидно ухмыляясь, поведал ему, как Марина сломала тот калейдоскоп. Специально рассказал, чтобы больно сделать, — это Виктор понимал. И ругаться не стал, вообще ничего не сказал.
Он сделал больно детям — а они в ответ начали причинять боль уже ему. Закономерно… И Марина, уничтожившая символ своего счастливого детства, была абсолютно понятна Горбовскому. На её месте он поступил бы так же.
А в обеденный перерыв, когда Виктор старательно давился бутербродом и чаем, наконец позвонила Вронская.
— Извини, если отвлекаю, — начала она настолько взволнованным голосом, что Горбовский уронил кружку себе на колени. Кожу обожгло, но он даже не вздрогнул — прислушивался к тому, что говорила Маша. — Но… в общем, я всё узнала. И сразу предупреждаю: ничего хорошего. Я в шоке…
Бутерброд тоже упал на пол, прямо в лужу, но Виктор не пошевелился, только сжал кулаки и зубы, готовясь к худшему.
— Лечащий врач Иришки долго сопротивлялся, говорил: врачебная тайна и все дела, но сдался всё же. И знаешь почему?! Сказал: «Может, хоть вы её уговорите». Она не хочет делать операцию, которая жизненно необходима! Представляешь?!
— Что?.. — прохрипел Виктор, хватаясь за горло. Его будто бы что-то душило.
— То! Иришке нужна операция. В течение года её следует сделать, иначе… ну, ты понимаешь.
— **, — выругался Горбовский, закрывая глаза. Он предполагал нечто подобное… но не до такой степени. Получается, Ира не просто больна — она даже не хочет лечиться!
А всё из-за него. Из-за него, чтоб ему пусто было!!!
— Да, — всхлипывала между тем Маша. — Врач мне дал выписку из её медкарты, я тебе сейчас всё перешлю. Операцию не обязательно делать у нас, он сказал, у вас тоже можно, и прогнозы после неё чаще всего хорошие. Есть риск, конечно, но он всегда есть, куда без него. У Иришки шансы нормальные, но она просто не желает ничего делать. И два с лишним месяца уже прошло! Врач говорит, что ещё полгода, максимум год — и начнутся необратимые процессы. Витя, ты должен её уговорить!
— Я?! — Горбовский изумился.
— А кто?! — прошипела Маша со злостью. — Из-за тебя всё, или ты не понимаешь?! Вот сам и исправляй! Вытащи её из этого состояния, пусть жить захочет! Она, знаешь, как врачу сказала?! «Дети у меня уже выросли, и продолжать эту агонию нет смысла». Агонию, Витя! Иришка называет свою жизнь — агонией! И ЭТО СДЕЛАЛ С НЕЙ ТЫ! — почти заорала Маша, и Виктор едва не выронил из рук телефон. — Короче! Уговори её! Не уговоришь — и я тебя убью, клянусь!
Горбовский сжал трубку так, что она затрещала.
— Если я её не уговорю, Маш, я сам сдохну, — рявкнул он, сбросил звонок и схватился за звенящую от колоссального напряжения голову, не замечая ни мокрых брюк, ни творящегося под ногами бардака.
Виктора захлестнуло таким отчаянием, что он с трудом мог дышать, и делал это исключительно рефлекторно…
49
Виктор
По прошествии нескольких часов основная часть напряжения схлынула, осталось лишь понимание, что он действительно должен уговорить Иру на операцию. Но как это сделать, понимания не было.
Надо же, а ведь ещё сегодня утром Горбовский думал, что сложнее, чем вернуться к бывшей жене и начать нормально общаться с детьми, не может быть задачи. А теперь вот оказалось, что есть.
Как вернуть человеку желание жить? Особенно учитывая тот факт, что именно ты это желание и отобрал. Виктору даже захотелось порыться в специальной литературе, но он задавил это побуждение в зародыше — слишком уж сильно не любил психологию, ещё со времён развода. Все эти рассуждения по поводу того, что в измене виноваты оба… Ересь чистейшей воды. И, скорее всего, такая же ересь будет на тему того, что делать, если твой близкий человек не хочет жить.
Он должен сделать всё сам, без помощи интернетных горе-психологов. Сам. Как угодно, но должен. Надо только придумать как…
А ближе к вечеру, когда до конца приёма оставалось два часа и, соответственно, два пациента, неожиданно позвонила Ира. Не написала, а именно позвонила. И хорошо, что у Виктора как раз был перерыв между пациентами — иначе он пропустил бы этот звонок.
— Алло, — едва не заорал Горбовский, нервно схватив трубку. Не стала бы Ира звонить ему просто так, это точно! — Что случилось?!
— Ничего страшного, — прошелестело в трубке тихо и почти безжизненно. — Просто… Я тут сижу на лавочке возле дома Марины… Ты не мог бы приехать и помочь мне добраться до квартиры?
— До чьей? — не сразу понял Виктор, и Ира вздохнула:
— До моей. Я бы вызвала такси, но сил нет. И до лифта надо будет как-то дойти. Помоги, пожалуйста. Если не сложно.
Будь у Горбовского волосы, он сейчас обязательно схватился бы за них. А так только провёл ладонью по лысине. Наверное, надо радоваться, что Ира попросила у него помощи, но… как тут радоваться? Виктор же прекрасно понимал, почему она попросила именно его. Дело не в доверии — просто ему Ира могла показать собственную немощность, а детям — нет.
— Да, я сейчас приеду, Ириш. Но… на лавочке? Ты не замёрзнешь?
— Если замёрзну, вернусь в подъезд. Там тоже есть лавочка. Просто хотела немного подышать. Душно.
— Я сейчас приеду, — повторил Виктор, погасив приступ паники после этого короткого и усталого «душно». — От клиники до дома Марины не дольше получаса. Подожди меня.
— Подожду, — тихо откликнулась Ира и отключилась.
Однако пять минут всё же пришлось потратить — извиняться за форс-мажорные обстоятельства и перед уже пришедшим пациентом, и перед пока ещё отсутствующим, переносить обе записи, обещая сделать скидку за неудобства, и при этом быть вежливым и не срываться в крик. Хотя очень хотелось поскорее раскидать всех по углам и поехать к Ире.
