(не) только твоя (СИ) - Риччи Джас

- Папочка, тебе нужно лежать!

- Мне нужно увидеть маму.

- Ты непослушный! - возмутилась дочь, глядя строго. Насупилась для пущей убедительности, но лишь вызвала у меня тем самым умилительную улыбку.

- Очень грозно, малыш, - похвалил её я.

- Будет еще более грозно, когда вас будет ругать её мама, - усмехнулась сбоку Анна Ивановна.

Я тоже усмехнулся. Предвкушаю.

Дверь палаты открылась и из неё вышла Вета. Она сразу же прищурилась раздраженно, как только увидела меня.

- Попросить, чтоб тебя привязали к кровати? - спросила прохладно, тоном, ничего хорошего не сулящим.

- Только если ты привяжешь, - бросил ей с дерзкой усмешкой, но она не купилась на флирт.

Обернулась к Анне Ивановне и Демьяну.

- Мне придется задержаться здесь. Демьян, отвези Алину домой, Анна Ивановна, включите ей ее сказки. Я вернусь как обещала. Сокращу список дел, как только укрощу строптивого.

В последнем не было ни флирта, ни легкости. Лишь раздражение и подавленная злость. Я был рад и этому. Любым эмоциям. Ведь заварушка в лесу многое в нашей жизни изменила.

Вета, отдав ц.у., поцеловала дочь и повернулась ко мне. Я бросил взгляд на маленький шрам на её губе и мой взгляд полыхнул бешенством. И так каждый раз, когда я вижу эту новую деталь на своем любимом лице.

Алина переключила на себя мое внимание ненадолго. Сначала хотела было лишить меня поцелуя, за то, что я непослушный, но смилостивилась, обняла, поцеловала и шепнула с горечью, что сильно скучает.

- Я скоро приеду домой. И больше не буду уезжать. Ладно? - шепнул ей в ответ и поцеловал ее маленькую ладошку.

- Ладно. Люблю тебя тыщу раз папочка.

- Я тебя сто тысяч, - улыбнулся в ответ. - Иди, слушайся Анну Ивановну, и жди маму.

Я проводил взглядом это любопытное трио и лишь тогда, когда они скрылись с виду, посмотрел на Вету.

- Бить тебя? Мало было? - спросила она показательно равнодушно, но я знал ее слишком хорошо, и понимал, что она кипит изнутри.

- Я буду кричать, - усмехнулся, глядя на нее одним из тех взглядов, от которых она тает. Но в последнее время эта женщина кремень.

И она резко сменила тему.

- Может зайдешь? Раз уж ты здесь.

- Нет, - отрезал я, тут же став суровым.

- Он ждет тебя, - сказала с нажимом, но я лишь дернул губой и покачал головой. Твердо и бескомпромиссно.

Вета тоже подждала губы.

- Он слаб, Лев.

- Тогда это в его интересах, чтоб я не заходил, пока он не окрепнет. Потому что я ему лицо хочу разбить, - отрезал строго.

Вета не собиралась сдаваться просто так.

- А если не окрепнет? Если это все? Тебя порадует, что твой отец умрет, и последние слова, что ты сказал ему, будут “спасибо за женушку”?

Я шумно вдохнул и выдохнул. Это простое действие прострелило от боли в больном ребре. Но я был непреклонен.

- Я не собираюсь выдавливать из себя лицемерие и выслушивать его раскаяние. Я зол. И я не буду притворяться, чтоб он мог заглушить свою совесть, - гаркнул я, повысив голос, - и отбыть к праотцам спокойно. Хочет моего прощения? Пусть намотает сопли на кулак, придет в себя и переосмыслит свою жизнь. Сейчас нам не о чем говорить. Из-за него у тебя на лице шрамы. Из-за него ты...

- Все, - отрезала Вета строго. - Не надо туда. Оставь.

А я не могу оставить. Меня колотит от злости, стоит только подумать об этом. Она не хотела, чтоб я узнал, но врач сказал мне. Из-за этой гребанной ситуации в лесу она потеряла ребенка. И она хочет, чтоб я простил отца за все это безумное дерьмо, которое случилось из-за того, что он решил поиграть в Бога, вмешавшись в наши жизни. Ведь сама она почему-то за все просила его. И приезжает навещать его каждый день. А я не могу заставить себя даже посмотреть ему в лицо, без желания это самое лицо разбить.

Он лишил меня детства Алины. Теперь он, который привел в нашу жизнь эту сумасшедшую суку, еще и лишил нас ребенка. Второго ребенка, которого мы могли сейчас ждать, и которого больше нет.

- Пойдем, я проведу тебя в твою палату, Львеночек, - голос Веты смягчился.

Я не знаю, на каких успокоительных она, но, видимо, психолог выписала ей хорошие. Потому что по-другому ее умиротворение, ее всепрощение и самоотверженность я понять не могу.

- Ладно, - выдохнул я, подавляя и свой гнев. Подавляя в очередной раз, хотя хочется выплеснуть его, выковырять эту черноту из своей груди, ведь она мешает мне дышать.

- Возьмись за мою руку, - подсказала, поравнявшись со мной.

- Предложение, на которое невозможно сказать нет, - ответил, улыбнувшись криво, и повзолил ей руководить.

29 глава

Вета

Кое как уговорила своего дикого кота лечь и отдохнуть. Угрозами, правда. Объяснила, что чем больше он скачет, тем дольше его здесь продержат и тем позже он вернется к нам, домой. А мы, между прочим, скучаем. И он нужен мне. Нужен как воздух.

С тех пор, как прозвучал тот выстрел, моя жизнь резко изменилась, больно ударив новой черной полосой. Выстрел был не в меня, нет.

В неё.

И видеть своими глазами то, что я увидела... Моя психика не справилась. Я вижу, как она умирает, каждую ночь. Экстренно ушла в терапию, но она не помогает пока. Не помогает спать. И каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту от одного и того же кошмара.

Слава Богу Алина спит отдельно, сама, и мои резкие пробуждения, стоны и крики во сне ее не пугают. Но они пугают меня, и я так бесконечно от них устала.

Личный врач Арского выписал мне успокоительные и снотворное. И если первое мой новый верный спутник, то второго я сильно боюсь. Я знаю, что на снотворное можно подсесть еще страшнее, чем на наркотики. И слезать с него потом очень болезненно. Поэтому я пока мало сплю, обхожу стороной упаковку таблетой и жду Льва из больницы. Жду и надеюсь, что его сильное тело рядом залатает дыру внутри и поможет всплыть назад, на поверхность, из этой пучины.

Лев стал вдовцом и чуть не стал сиротой. Станислав Константинович выбрался, хотя пуля должна была забрать его.

Он стал просить у меня прощения, как только пришел в себя. Я заверила его, что не за что. Моя психика просила одного: перевернуть эту страницу и начать с чистого листа. Стать семьей, если у нас есть шанс. Начать все заново.

Психолог, правда, говорила, что это ловушка. Что случившееся нужно принять, прожить и отпустить. Но это длительная терапия, а наш мозг настолько хитро устроен, что всегда ищет самые быстрые и самые простые варианты. Но прошлое всегда вылезет, как глубоко его не заталкивай. Вылезет и подставит болезненную подножку там, где будет казаться, что все нормально и переживать не из-за чего.

Она, безусловно, права. Но мне нужны эти уловки сейчас.

Ведь когда врач сказал, что я была беременна и беременность прервалась, я превратилась в ледяную глыбу. Чувство вины захлестнуло с головой. Ладно бы я не знала. Но знала же, что была осечка. Мы же предполагали, что могли зачать. И я не подумала об этом, когда садилась к Арскому в машину и согласилась поехать с ним. Не подумала о детях. Алина могла остаться без матери, а своего нерожденного ребенка я просто пустила в расход, не подозревая, что он существует.

- Плачешь опять, - покачал головой Рома, бросив сопереживающий взгляд на меня.

Я даже не почувствовала.

- Прости, - сказала, быстро вытирая слезы, как что-то постыдное.

- В порядке все, Лизавета. Ты же знаешь. Мне грустно, что я не могу помочь тебе.

- Ты помогаешь, - тут же возразила. - Ты забросил проект, взвалив меня на свою голову, и возишься со мной, как с маленькой. Ты помогаешь, Ром, правда.

- Я твой друг. А для чего еще нужны друзья?

- Спасибо.

Его автомобиль подъехал к зданию частного медицинского центра.

- Вернусь через час. С пирожным и кофе.

- Ты самый лучший, - улыбнулась, уже со слезами умиления на глазах.

Я обмолвилась ему, что люблю шоколадное пирожное, простое и дешевое, как в школе когда-то в буфете продавали. И он его где-то раздобыл! Не знаю, где он его находит, ведь его давно в продаже нет, но после терапии он встречает меня неизменно с “вокзальным” и чашкой вкусного капучино.