Мой чужой муж - Екатерина Ромеро
Бросаю папку на стол, снова закуриваю и открываю. Десятки раз уже все это видел, сотни, однако мне все мало. Мало, чтоб до конца своему разуму пояснить, кто Даша на самом деле такая. Что за тварь, и чего предала меня так подло.
Листаю фотографии. Вот она под кем-то лежит. Вот сверху. То же лицо, те же волосы. Ни с кем не перепутаешь. Кольцо обручальное на пальце блестит. Мое кольцо. Сам ей выбирал. Старался, мать ее.
Красивая и дерзкая, фигура идеальная, женственная, но шлюхой оказалась. Снова и снова перебираю эти фото, пока взгляд на одной не цепляется, где Дарина сбоку сфотографирована. Это точно она, не может быть иначе, однако почему-то я не могу оторвать взгляда от ее тела. Не пойму, что не так…Перед глазами уже чернота распознается. Грудь голая полная и красивая, и еще ребро справа. Кожа идеально нежная, бархатная. Стоп.
Тушу сигарету и протираю глаза. Кажется, я уже глюки ловлю. Снова смотрю на это изображение, ищу похожие, но только здесь она в таком ракурсе показана. Правое ребро. Шрам. Где ее шрам?! Почему его тут не видно? Теней нет, свет не может так падать, чтоб не захватить эту отметину, которую она еще в детстве когда-то получила. Сама мне рассказывала, как упала, учась кататься на велосипеде и боком ударилась. Шрам у нее есть там, точно помню, был же точно. Она свела его что-ли? Как придурок уже минуть пять сижу и смотрю на это фото. Или я совсем поехал крышей, или это не она…
Срываюсь с места и гоню в больницу. Нет, не может быть просто. Кажется, я уже болен, и это неизлечимо, но я должен увидеть этот шрам. Просто должен, обязан убедиться, что придумал это.
На улице скоро светать начнет, кажется, четыре утра, но у меня сна ни в одном глазу. Хорошо, что в это время почти нет машин на дороге, и я спокойно могу выжимать предел ко своей тачки. Доезжаю быстро и сразу же иду в отделение реанимации, сжимая эту чертову фотографию в руке.
– Стойте, вы куда?
Меня останавливает сонная медсестра с проходной.
– К жене.
– Она еще не пришла в себя! Подождите немного.
– Я тут поликлиники уже купил, отойди в сторону. Фамилия Батуров тебе говорит о чем-то?
Понимание в глазах медсестры забавляет меня. Она отходит, виновато опустив голову.
– Извините. Первая палата справа. Вот, халат набросьте. И бахилы еще.
Довольно киваю. Так-то лучше. Беру все это, и на себя надеваю. Стерильно, блядь. Максимально тихо дверь палаты отворяю и вхожу внутрь. Лишь звонкое пищание приборов встречает меня. Наконец вижу ее. Дарина на кровати лежит. Вся проводами обмотана, на лице маска кислородная. В рука капельница капает. Стала еще бледнее, чем была, когда видел ее перед операцией.
Сжимается что внутри, когда вижу ее. Рядом с кроватью какие-то приборы, пульс пищит, экран работу сердца показывает. Быстро так стучит.
Подхожу ближе. Кажется, что сто лет ее не видел, а не меньше суток. Ресницы девушки дрожат. Глаза закрыты. Не пойму, она просто спит или еще без создания, но точно в отключке. Так бы орала и выгоняла меня, как обычно, дерзкая и горячая. Сейчас же словно кукла лежит. Без эмоций совсем, застывшая и красивая, до безумия просто.
Губы пухлые и яркие сейчас бледные как мел. Пальцы тонкие и длинные на одеяле лежат. Прозрачные уже от бессилия. Сжимаю зубы. Сам не замечаю, как говорить с ней вслух начинаю.
– Упрямая. Неужели ты не могла мне сказать, что тебе плохо?! Наверняка же было хреново, и когда я тебя…
Взгляд опускаю, матеря себя как только можно.
– Не видел я тогда ничего, не хотел видеть! Тебя, Даша, только хотел. Черт, как же я хочу верить, что не шлюха ты. Но нет. Сама вчера призналась. Сама!
Сжимаю кулаки, с невероятным усилием заставляя себя успокоится. Даша укрыта одеялом, которое я медленно беру руками и вниз опускаю. Мне нужно проверить, иначе ничего не смогу делать.
Стараясь не задеть никакие провода и приборы, освобождаю ее от одеяла до пояса. На ней еще и рубашка больничная надета, но благо, короткая. Осторожно поднимаю ее вверх, первым делом замечая белую наклеенную повязку внизу ее живота. Сжимаю зубы и осторожно поднимаю рубашку выше, испепеляя ее кожу взглядом. Правое ребро. Шрам. Вот же он. Есть. Не делся никуда, красуется там же, где и был. Тонкая бледная полоска на нежной коже, не больше двух сантиметров, но он есть!
Громко сглатываю. Дрожащей рукой достаю это проклятое фото. Снова смотрю. Нет на нем никакого шрама. Нет, и не было никогда, а у Даши есть. Есть, мать ее, есть этот шрам!
Как же хочу заорать в этот момент, разрушить тут все, разломать и самому сдохнуть, но стою на месте как забетонированный. Успеваю лишь обратно опустить ее сорочку, и одеялом укрыть. Боюсь хоть что-то тут нарушить, и навредить ей, хотя кажется, больше уже просто некуда.
Фото выпадает с руки на пол. Не могу поверить в это. В горле пересыхает, а в голове словно что-то переворачивается от понимания, что все это ложь. Словно наконец, выныриваю из глубины всего этого дерьма. Картинки эти склеены были, не Дарина на них, другая. Не моя жена, чужая женщина там, чужая!
Не замечаю даже, как опускаюсь на пол и к стене спиной прижимаюсь, обеими руками закрывая рот, чтоб в голос не завыть. Понимание приходит постепенно, глаза мои пьяные открывает. В мыслях отрывками всплывает все, что произошло. Даша мне не изменяла. Как же я не узнал раньше, что не она это была, не она!
Поднимаюсь и смотрю на свою жену. Мне хочется застрелиться лишь от одного понимания, что все это время, все, мать его время, наказывал ее ни за что! Если это правда, то я своими руками выбросил на улицу ту, которую любил как проклятый. Я делал ей больно, а она терпела.
– Зачем ты призналась, что работала шлюхой?! Ты же не была ею. Никогда.
Мне хочется вспороть себе вены или яду нажраться, особенно после вчерашнего. Когда услышал это от нее, в меня словно зверь вселился. Лишь теперь отрывками вспоминаю, как трахал Дарину грубо и даже жестоко. С силой, болью и особым наслаждением ремнем ее порол. Без капли ласки, как шлюху настоящую, с которой все можно делать, и я делал. А потом просто ебал ее как шалаву
