На букву "М" - Елена Лабрус
Я нервно кашлянула. И на всякий случай всё же стала записывать всё, что он сказал в файл с черновиками, а то он потом вспомнит, захочет куда-нибудь вставить…
— Тебя что-то смущает? — спросил он, оборвав мою работу на полуслове.
— Н-нет. Нет, — повторила я. И оба раза фальшиво. Первый — слишком робко, с заиканием. Второй — выпалила как из пушки. Слишком рьяно.
— А я слышу «да», — усмехнулся он. — Хочешь об этом поговорить?
От испуга к сдавленному смешку и обратно я проскочила за считаные секунды:
— Хочу. Но немного о другом.
— Спрашивай, — великодушно разрешил он.
И не то, чтобы я хотела отомстить за его «нелюбовь» к девственницам, просто его мнение мне было интересно.
— Как девушке понять, нравится ей мужчина или нет?
— Легко, — пожал он плечами. — Проведи с ним вечер. Вернувшись домой — разденься. Подбрось трусы к потолку. Прилипли? Значит, нравится, — и только когда я прыснула со смеха, улыбнулся. — Хотела меня смутить?
Нет, конечно, нет, — качала я головой, хоть он и не видел. Но на самом деле «да». Люблю задавать этот провокационный вопрос парням. Правда, его ответ был вне конкуренции. Называется: почувствуй разницу между юным отроком и мужчиной.
Глава 35. Софья
— Обманщица, — покачал он головой. — Только откуда же мне знать, как вы это понимаете. Я мужик. Но чтобы ты не думала обо мне как о каком-нибудь озабоченном извращенце, давай я тебе объясню кое-что о чести мальчишьей и силе мущинской. А потом и о писательской кухне, — постучал он о стол резинкой на кончике карандаша. — Так вот, какую бы лапшу тебе ни вешали на уши, знай: мужик всегда думает хреном. Всегда. Любым твоим достоинствам он предпочтёт то, что вызывает зуд в паху. И будет вспоминать не твои глаза или вкусные пончики, а то, как ты стонала под ним ночью. Он будет боготворить только себя в тебе. Это аксиома. А первое и самое главное правило писателя: в любой непонятной ситуации пиши секс. Провис сюжет — пиши секс. Срединное болото — пиши секс. Плохие продажи — пиши много секса. А у меня провались последние три книги. Три! Подряд, — взмахнул он карандашом как дирижёрской палочкой. — Поэтому эротических сцен будет много. Очень много. Да и книга такая, чувственная. — Не будь у него на глазах повязки, он, наверно, испепелил бы меня взглядом. — Так что ничего личного, просто работа. Справишься?
Мне, конечно, было о чём подумать. Не каждый день со мной откровенничают мужчины. Но сейчас меня озадачило другое.
— Софи? — переспросил он, выводя меня из задумчивости.
— Как провалились? А «Чёрное»? — искренне поразилась я.
— Хуже всех, — холодно ответил он.
— Нет, нет, не слушайте никого. Она богична! — кинулась я защищать горячо любимую книгу.
— Я и не слушаю, — усмехнулся он. — Она одна из тех, которыми я мог бы гордиться, не будь таким циничным бездушным засранцем. Но она действительно мрачная, депрессивная, сложная, не для всех.
— А что для всех? — была я искренне возмущена, что его последнюю книгу плохо читают. — Вот эти «неопрятно испачканные туфли», что пишет ваша жена?
— Бывшая, — машинально поправил он и изумлённо приподнял брови. — А что туфли можно опрятно испачкать? И… она реально так пишет?
— Там такой бред на каждом шагу: «поправив на голове причёску», «вылетит как пробка из-под шампанского», «престижные научные журналы». Я уже молчу про «спускающиеся вниз потоки». И это я ещё не дочитала. Вымучиваю по пару страниц в день, больше не могу. Если бы не сюжет, давно бы бросила, — я неуклюже пыталась намекнуть, что там его сюжет. — Идея неплохая, но подана отвратительно. Фальшиво. Дёшево. Примитивно. Словно все вокруг дураки, страдающие разжижением мозга. Неужели её читают?
— Ты же читаешь, — усмехнулся он.
— Я читаю из чувства противоречия. А открыла её нетленку из любопытства.
— Любопытство — отличный мотиватор. Уверен, люди сметали с прилавков её первую книгу, чтобы сравнить с моими. И хоть бочком, а стать частью этого скандала. Из любопытства. Но скажу тебе честно, я ни одну из четырёх даже не открывал.
— Почему?!
— А зачем, Сонь? — он тяжело вздохнул, отъехал на кресле и отвернулся к окну, словно мог в нём что-то увидеть. И будь я даже каменной, почувствовала бы, что он расстроился. А я и деревянной не была, во мне отражалась его боль как своя.
Я закрыла ноутбук, составила на место карандаши, которые он так любил раскидывать.
— Потому что любопытство — отличный мотиватор, — обняв сзади за плечи, сказала я ему на ухо. Впилась пальцами в затёкшие каменные мышцы, то ли гладя, то ли разминая.
— Ах ты ж, чёрт! — опустил он голову, покрутил в разные стороны, прохрустел шеей, кряхтя и слегка постанывая. А потом замер, доверившись моим рукам.
И я не стала настаивать на разговоре о романе его жены. Хотя ему обязательно надо его почитать. Там же явно украденная у него книга. И те куски, что писал сам Данилов можно красной пастой подчёркивать — настолько они выделяются. Всё остальное бред какой-то престарелой школьницы, топорно, убого, нафталин.
— Ещё поработаем сегодня? — осторожно спросила я, оставив руки на его тёплых плечах.
— Попозже.
— Попозже я уеду, — старалась я говорить как можно мягче, сожалея, что его расстроила. — Мне завтра на работу.
Он положил свою руку на мою и легонько сжал.
И я бы не закрыла глаза, боясь шевельнуться. И это совсем не выглядело бы интимно. И дыхание моё не остановилось бы. Если бы он не гладил мои пальцы.
Но он гладил. И я тихо умирала, борясь с потребностью ответить. И не знала, как назвать это чувство — желание раствориться в нём. Обнять и не отпускать. Нет, не просто обнять, принадлежать ему полностью, без остатка. Ощутить его на себе, в себе, всей кожей…
— Не уезжай, — стиснули его пальцы мои.
— Я не могу, — всё же ответила я и скользнула большим пальцем по изящным фалангам его красивой руки.
— Я заплачу тебе все сто семнадцать пятьсот, — остановил он своим мой палец, сжал. — Бросай вторую работу. Ты нужна мне. Очень.
— Я попробую, — тихо сказала я его затылку. И вдохнула запах его волос. Глубоко, с удовольствием. Уверена, он услышал. Да я
