Ниже нуля - Эли Хейзелвуд
Хорошо. Значит, секс может быть… таким. Приятно знать.
— Вот этот, — Йен прижимается к моему рту, теперь он не притворяется, что целуется. Мой рот зажат от удовольствия, и он просто крадет у меня воздух, всасывая мои губы и оглашая скулу одобрительным стоном. — Вот это — Solis Lacus. Глаз Марса. В пыльных бурях все заводится.
У него идеальные руки. Идеальное прикосновение. Я взорвусь и рассыплюсь повсюду, метеоритный дождь по всей кровати.
— И Олимп Монс. — Теперь его ладонь массирует мой клитор. Его пальцы проникают в меня везде, где находят отверстие, пока напряжение внутри меня не станет таким сладким, что я сойду с ума. — Я очень хочу кончить в тебя. Можно?
Я закрываю глаза и стону. Это «да», и он, должно быть, знает об этом. Потому что он ворчит, как только головка его члена начинает толкаться внутри меня, немного слишком большая для комфорта, но очень решительная, чтобы освободить себе место. Я приказываю себе расслабиться. А потом, когда он попадает в идеальную точку внутри меня, я приказываю себе не кончать сразу.
— А может, это Vastitas Borealis. — Он едва разборчив. Он делает эти маленькие толчки, которые предназначены больше для того, чтобы открыть меня, чем для того, чтобы трахнуть как следует, и все же мы оба так близки к оргазму. Это немного пугает. — Океаны, которые раньше наполняли его, Ханна.
— Нет… — Я пытаюсь заземлиться. Найти внутри себя место, которое будет безопасно от удовольствия. В итоге я только упираюсь пяткой в его бедро, пытаясь понять, как может существовать такое захватывающее трение. — Мы не знаем, был ли когда — нибудь океан на самом деле. На Марсе.
Глаза Йена теряют фокус. Они расширяются и держат мои, не видя. А потом он улыбается и начинает двигаться по — настоящему, чуть слышно шепча мне на ухо.
— Наверняка был.
Наслаждение обрушивается на меня, как приливная волна. Я закрываю глаза, прижимаюсь к нему так крепко, как только могу, и позволяю океану омыть меня.
Эпилог
Лаборатория реактивного движения, Пасадена, Калифорния
Девять месяцев спустя
В диспетчерской тишина. Неподвижно. Море людей в темно — синих рубашках — поло и красных ремешках JPL, которым каким — то образом удается дышать в унисон. Еще пять минут назад горстка журналистов, приглашенных для документирования этого исторического события, прочищала горло, тасовала свое оборудование, задавала случайные вопросы шепотом. Но и это прекратилось.
Теперь мы все ждем. Молчание.
— …ожидайте только прерывистый контакт в это время. Выпадение при переключении антенн…
Я смотрю на Йена, который сидит в кресле рядом с моим. Он не потрудился включить свой монитор. Вместо этого он наблюдал за ходом марсохода на моем, его хмурый взгляд был глубоким и озабоченным. Сегодня утром, когда я поправила воротник его рубашки и сказала ему, как хорошо он выглядит в синем, он ничего не ответил. Честно говоря, я не думаю, что он вообще меня слышал. Он был очень, очень озабочен в течение последней недели. Что я нахожу… довольно милым.
— Направляемся прямо к цели. Марсоход находится примерно в пятнадцати метрах от поверхности, и… мы получаем некоторые сигналы от MRO. УВЧ выглядит хорошо.
Я протягиваю руку, чтобы провести пальцами по его пальцам под столом. Это должно было быть просто мимолетное, успокаивающее прикосновение, но его рука сомкнулась вокруг моей, и я решила остаться.
С Йеном я всегда решаю остаться.
— Тачдаун подтвержден! Serendipity благополучно приземлился на поверхность Марса!
Зал разражается аплодисментами. Все встают со своих мест, аплодируют, хлопают, смеются, прыгают, обнимаются. И в восхитительном, триумфальном, сияющем хаосе управления полетом я поворачиваюсь к Йену, а он поворачивается ко мне с самой широкой, самой сияющей улыбкой.
На следующий день наш поцелуй был опубликован на первой странице «Нью-Йорк Таймс».
