Мой первый роман про... (СИ) - "Чинара"

А про сокровенные минуты моих одиночных путешествий я бы вряд ли решилась рассказать, ведь они, на мой взгляд, не придают мне в глазах окружающих, особого блеска, а скорее сильнее демонстрируют мою ущербность.

Но он смотрит приветливо и ласково, проникая куда-то в самую потаенную глубину меня, обещая не смеяться, не бранить и не требовать, а лишь искренне попытаться понять… и от этого внутри разливается такое тепло, пропитанное доверием, что, возможно, завтра я пожалею, обожгусь и поняв, как наивно глупа, откликнусь на поразившую меня однажды вакансию «отгоняющий белых медведей» и сбегу на Северный Полюс, но сейчас, в эту самую минуту, мне первый раз хочется по-настоящему обнажиться перед мужчиной. Раскрыться полностью, позволить снять с себя всю въевшуюся шелуху и ощутить себя желанной…

И очень хочется постараться не стать роковым бревном, а подарить ему, если не фейерверк, то хотя бы огненную петарду, яркую и запоминающуюся, поэтому я киваю и тихо прошу в ответ:

— Ты тоже говори мне, — моя жалкая попытка дотянуться до люксового уровня искусительницы спотыкается сразу же, голос получается далеко не ласкающим слух, а отчего-то похрипывает сломанной радиостанцией, и я смущенно заканчиваю, — Как и что тебе нравится…

Самодовольно улыбнувшись, он кивает, приподнимается, одним резким движением снимает с себя серую футболку, обнажая идеальный торс, заставляя мою шею склонить голову чуть влево, а меня зачем-то начать плотоядно покусывать нижнюю губу.

— Тогда, я первый? — плавно, подобно идеально слепленному хищнику, а в моей фантазии — вампиру, которому я без единого сомнения и промедления готова протянуть шею для укуса, он опускается на меня сверху, проходится губами по подбородку, спускается к той самой безотказной шее, обжигает дыханием, вызывает волну предвкушающих мурашек, щекочет, а затем проходится мягкими поцелуями. Сначала ласковые и деликатные, они с каждым новым прикосновением обретают все больше настойчивости и страсти, перерождаясь в легкий укус, от которого я теряю себя, скользя пальцами в его волосах, рвано дышу и не могу сдержать стон, ощущая, как по следам укуса проходится его язык. Мой первый настоящий стон в постели с мужчиной… Он скользит к моему уху, обхватывает мочку, чуть прикусывает, отпускает, а затем чересчур интимно шепчет:

— Мне безумно нравишься ты, Слава.

От его слов моя плоть спускается в море, уверенные и сильные руки удивительно легко и незаметно снимают с меня одежду, будто избавляют от бессмысленного панциря, маня и убеждая в ожидающем уникальном путешествии, но меня не надо более ни завлекать, ни упрашивать, тело само льнёт к нему, подушечки пальцев бесстыдно требуют касаться Георгия, и я неопытным моряком, не способным сопротивляться силе волн, ныряю с головой и плыву, скольжу по его коже, вдыхаю одуряющий запах, несмело касаюсь губами его плеча, и получаю сигнал маяка — тяжелое мужское дыхание в ответ.

Встречаюсь ртом с его губами, и мы снова упоительно целуемся, долго, жадно, пробуя друг друга на вкус и наполняя комнату рваными обрывками дыхания, вызывая в теле слишком ощутимую и приятную тягу, а низ живота наполняя горячими волнами.

Мужские ладони нежно массируют и поглаживают, заставляя море внутри сладко покачиваться. Он снимает с меня лифчик, не разрывая не прекращающуюся ласку наших языков, и я, ахнув, стону в его рот, когда твердые пальцы касаются чувствительных сосков, налитых желанием.

Георгий отодвигается, тяжело дыша, смотрит в мои глаза и от одного его взгляда низ живота снова завязывается тугим морским узлом, а он, лизнув одну из напряженных горошин, накрывает ее ртом, порочно посасывая и катая языком, окуная меня в неведомое наслаждение, отчего я запрокидываю голову и не сдерживаясь, стону и шепчу:

— Дааа… Георгий…дааа…

Он выпускает сосок из приятного плена, и я не успеваю ощутить разочарование, как его рот тут же накрывает второй, даря ему те же дурманящие ласки, пока левая рука искусителя нежно скользит вниз по моему животу. Мои ноги покорно раздвигаются и его ладонь ныряет в трусики, где все настолько накалено, что от одного прикосновения я готова взорваться на маленькие звезды. Пальцы томительно и нежно изучают влажные складки, а затем накрывают набухший узелок, и мое тело, сомневаясь в правдивости голоса, извивается, моля его продолжить и помочь мне доплыть до тех коралловых рифов, куда раньше я умудрялась добраться только в одиночестве.

Мне неведомо, как ему это удается, но он словно считывает меня, зная, когда слегка коснуться, а когда закружить в бурлящем потоке, когда чуть надавить, а когда подразнить и я, закрыв глаза, полностью отдаю себя течению, позволяю уносить себя на самую темную глубину, а затем, набрав скорость, взлетать, вынырнуть, захлебнуться воздухом и вдруг оказаться в жерле вулкана, чья плавящая лава несётся по венам, превращая все тело в оголенное сознание, которое от новой ласки, изгибается, взмывается ввысь и блаженно улыбнувшись, взрывается, превращаясь в крохотные звезды, неспешно спускающиеся на кровать. Они медленно связываются вновь, обретая линии моего родившегося вновь тела и я, раскрыв веки, упираюсь невидящими глазами в потолок, ощущаю, как руки, отчаянно сминающие простыни, расслабляются, а вместе с ними напряжение ненужной дымкой слетает с моего тела, оставляя мне лишь тяжелое запутанное дыхание и хмельную улыбку очень простого, но настоящего счастья.

Чуть поворачиваю голову и ловлю взгляд проникновенных серых глаз, думая над тем, насколько они прекрасны и насколько прекрасен их обладатель.

— Твой оргазм слишком сладко звучит, — хрипло говорит Георгий, и мои губы улыбаются, потому что, кажется, я растеряла на время способность говорить или складывать из букв слова. — Поэтому мы сейчас его повторим.

Он аккуратно снимает с меня трусики, и быстро избавляется от спортивных штанов и боксеров. Шуршит презервативом. Мне хочется возразить и признать себя размякшим желе, но, когда я ощущаю твердое прикосновение внизу, а его губы снова сминают мои, тело моментально окликается, наполняется недавним томлением и взволнованно выгибается навстречу.

Шире раздвигаю ноги, не боюсь казаться порочной, не боюсь казаться бревном, хочу искренне и без утайки передать свое возбуждение. Но с одной стороны неистово желая, я безумно боюсь…

Боюсь, ведь знаю, что ничего не почувствую….

Боюсь его разочаровать…

Георгий, смазывая себя моей влагой, резко толкается и с глухим стоном заполняет меня всю. Ахаю и вцепляюсь в его плечи. По коже прокатывается дрожь, а по венам бьют молнии, потому что я… я чувствую его… Вот он снова аккуратно толкается, а я снова тихо стону и тянусь к нему сильнее, ощущаю каждое новое движение внутри, сладко отдающее в теле, обхватываю ногами, становлюсь с ним единым целым.

— Дааа…пожалуйста…дааа

Вновь сплетаемся языками, мычу, когда мужская ладонь вырисовывает узоры на соске и ловлю его порочное дыхание возле уха:

— Нравится, как я тебя трахаю?

Не знаю виной тому его вопрос или потерявшие нежный ритм толчки, но меня снова накрывает оргазм и все что я могу, это простонать ему в ответ:

— Да…. Очень нравится….

Глава 32

Впервые за долгое время я просыпаюсь с блаженной улыбкой на губах. Не от противного звука будильника или мохнатой лапы требующего внимания и еды Мороженки, не из-за тревожного сна или кошмара, в котором Наталья сжигает мои книги, не из страха опоздать на работу или не успеть сделать что-то поистине значительное, а просто потому что, несмотря на недолгие часы сна, я чувствую себя абсолютно выспавшейся и, наверное, глупо, но совершенно счастливой.

Все время ощущая себя неисправным инструментом, прочитав тонну литературы и, убедившись в невозможности увидеть рассвет при совместном плавании, я поняла, как все же был прав один из писателей, освещающих статью об аноргазмии, утверждая насколько большое значение для женщин имеет психологическая часть процесса, возможность преодоления излишней застенчивости и смущения, способность довериться и раскрыться перед партнером. Но, конечно, важен и сам партнер, готовый не наседать и не требовать мгновенной капитуляции, возмущаясь плохому звучанию выпавшего на его долю инструмента, а оказывающийся в состоянии неспешно подготавливать, распалять и будоражить, и, наконец, дотронувшись до раскаленных струн, породить самые честные и откровенные звуки.